Святая Русь - [7]

.

Но слова архиерея не были услышаны. Собор, уступая давлению царя и патриарха, дал согласие на справу русских богослужебных книг по греческим образцам. Павел Алеппский сообщает, что, когда все духовенство прилагало подписи к соборному постановлению, «коломенский епископ, будучи нрава строптивого, не захотел принять и одобрить тот акт, ни приложить свою руку, не говоря уже о том, чтобы дать свое засвидетельствование»[38].

Однако собор определил, что книжная справа будет производиться «по старым харатейным и греческим книгам». Поэтому епископ все-таки подписал соборное деяние.

Впрочем, под подписью Павел добавил следующие слова, непреклонно оговаривая особое мнение о поклонах: «А что говорил на святем соборе о поклонех и тот устав харатейной во оправдание положил зде, а другой писмяной»[39].

Историками доказано: исправление книг, одобренное собором, последовало отнюдь не по древним византийским и славянским рукописям, как того требовало соборное решение, а по современным книгам, изданным в Венеции. Новые переводы сверялись и исправлялись по современным же книгам, напечатанным в Киеве и Вильно.

По этому поводу американский исследователь Павел Иванович Мейендорф пишет: «Каптерев и др. историки старообрядчества допустили, что реформы основывались не только на древних рукописях, но и на печатных греческих венецианских изданиях и на славянских “литвинских” книгах, вышедших из-под пресса в типографиях Речи Посполитой. Русские литургисты (А. А. Дмитриевский и другие) сделали открытие, что венецианские книги не совпадают не только со славянскими, но и с древними греческими манускриптами. Иногда русские старопечатные дониконовские издания оказывались более верными старым греческим спискам»[40].

В ХХ веке новообрядческое духовенство вынуждено было признать это. Например, протоиерей Георгий Васильевич Флоровский писал: «Противники Никоновой справы с основанием настаивали, что равняли новые книги “с новопечатанных греческих у немец”, с книг хромых и покидных – “и мы тот новый ввод не приемлем”. И так же верно было и то, что иные чины были “претворены” или взяты “с польских служебников”, т. е. “ляцких требников Петра пана Могилы и с прочих латынских переводов”»[41].

Единственным критерием такой справы были слова патриарха, обращенные к главному справщику Арсению Греку:

– Печатай, Арсен, книги как-нибудь, лишь бы не по-старому![42]

Кроме того, самое дело справы было поручено «искусным мужам» – людям сомнительным, таким, например, как авантюрист Арсений Грек, неоднократно менявший вероисповедание.

К тому же новые справщики оказались плохими переводчиками, слепо следовавшими греческому оригиналу, поэтому их тексты отличались нелепым буквализмом и изобиловали ошибками.

«Новые московские тексты калькируют греческий текст и создают неудобочитаемые обороты на славянском языке. Ранние тексты оказываются часто более понятными»[43].

Так началась замена новым церковным обрядом и уставом древних традиций, принятых Русью вместе с православием от Византии и неизменно сохраняемых веками.

Глава 3 Епископ Павел

«Рождение же мое в нижегороцких пределех»[44]. Так начинает свое «Житие» протопоп Аввакум. Так мог бы начать рассказ о себе и епископ Павел, родившийся в том же поволжском краю.

Место рождения будущего епископа неизвестно. По общепринятому мнению, впервые высказанному французским славистом Пьером Паскалем, Павел родился в сельце Колычево[45], стоящем на речке Сундовик, что на правом берегу Волги, «на горах»[46].

Неизвестна дата рождения будущего святителя. Но можно предположить, что Павел был ровесником Никона, то есть родился около 1605 года.

Также нам неведомы ни мирское имя Павла, ни имена его родителей. Хотя Паскаль называет его отца – «добрый священник по имени Иван»[47].

Достоверно известно, что отец будущего архиерея был иереем и что в семье, кроме сына, была младшая дочь Ксения, в 1648 году выданная замуж за Ивана Ананьина (1632–1707), ставшего впоследствии суздальским митрополитом Илларионом.

По сообщению Паскаля, отец Павла обучал грамоте Никиту Минина, сына мордовского крестьянина из соседнего села Вельдеманово – будущего патриарха Никона. В «Житии» Никона рассказывается о том, что он был отдан «в научение божественного писания» и, уйдя из «дому отца своего», некоторое время жил у учителя[48].

Если Никита действительно учился у священника из Колычева и жил в его доме, то можно предположить, что будущие иерархи Никон и Павел были друзьями детства и хорошо знали друг друга.

Из Колычева отец Павла вместе с семьей перебрался в близлежащее село Кириково, где продолжил священническое служение. Кириково было расположено неподалеку от большого торгового села Лысково[49] и в официальных документах называлось его «приселком».

«С гор» будущий святитель перешел на другой берег Волги, «в леса». Здесь мы встречаем Павла в монастыре святого Макария на «Желтых водах», среди иноческой братии. Древний Желтоводский монастырь, основанный преподобным Макарием († 1444), был разорен татарами и возобновлен в 1620 году благочестивым иноком Аврамием († 1640).

Обитель процветала и скоро стала одним из главных экономических центров Поволжья, важнейшим очагом религиозной и культурной жизни, притягивавшим к себе искателей подвижнического жития. Среди монастырской братии мы видим многих персонажей русской церковной истории середины XVII столетия.