«Святая инквизиция» в России до 1917 года - [25]

.

Стоит ли комментировать такое предписание?

Понятно, что мы не можем знать подлинные данные о христианском инакомыслии, но даже приблизительное исследование дает информацию к размышлению. «Неизвестно, например, как официально агенты переписи на местах относились к бывшим униатам, которые венчались за галицийской границей по католическому обряду, как они отнеслись к детям, родившимся от такого брака, как они отнеслись, наконец, к нашим многочисленным сектантам» [137]. По мнению вполне компетентного в этих вопросах В. Д. Бонч–Бруевича, раскольников было в конце XIX века 25 млн, сектантов — 10 млн. Это при населении около 100 млн!

«По географическому распределению сектанты сосредотачиваются по преимуществу на юге России, в то время как на севере господствует раскол» [138]

Мнение, как увидим, весьма спорное. В Нижегородской епархии тоже разбирались «дела» о сектантах. Вот Дело № 446 в консистории о крестьянине Жегалове села Лопатино Арзамасского уезда, 25 лет. Исследование дела показывает, что «крестьяне ездят на заработки в Баку, где есть опасность заразиться штундобаптизмом» [139].

Капризна география распространения христианского неправославного мышления. Из Малороссии, к примеру, высылали на Кавказ в надежде, что среди мусульман сектантам будет неповадно противиться казенной вере. Но внутренние «эмигранты» выживали, и инакомыслие распространялось. В архивах Синода мы находим переписку государственных чиновников, которые решали для себя непростой вопрос: куда еще ссылать сектантов? Вот «секретная» бумага из Министерства земледелия, адресованная министру внутренних дел об отмене распоряжения о высылке сектантов в Закавказье и о высылке в Приморский [140] и в Уссурийский край [141]. Есть конкретные запросы, куда высылать сектантов? [142]. Беспокойство было понятно:

«С другой стороны, однако, возрастающее число административных высылок по делам этого рода и притом в различные местности, возбуждает опасение в смысле искусственного перенесения вредной пропаганды в другие местности, до того времени свободные от них» [143].

Отвлечемся и скажем, что православно–полицейский сыск чинился не только над простолюдинами. Хотя и придется к этому вопросу еще возвращаться, но вспомнились слова В. В. Розанова из его статьи «Когда начальство ушло…» по поводу смерти Победоносцева:

«Кто не помнит, в начале царствования императора Александра III, инцидент с командующим чуть ли не военным округом, помнится — Барклай де Толли (не родственником ли героя Отечественной войны? — А.Б.), который вынужден был оставить службу оттого, что, женатый на православной и сам будучи лютеранином, крестил детей своих в лютеранство же, вероятно, не без согласия их матери, русской? Пусть оба родителя решили веру ребенка: ее перерешило духовное ведомство во главе с Конст. Петр., который с жадным досмотром заходил в спальни и склонялся над детскими колыбелями. Может быть, Россия и приобрела лишнюю православную душу, лишнего «прихожанина нашего прихода» и плательщика «за наши требы»; но сколько потеряла Россия, когда ее общество с грустью и вся Европа с негодованием увидела это сухое чиновничество, вторгающееся в домы и допрашивающее каждого: «как ты веришь?» [144].

Но закончим беглый обзор архивных данных по Нижегородской епархии. «Дело» № 420 о сектанте из села Маресево Лукояновского уезда [145]. Епископ Владимир в отчете о состоянии епархии за 1890 год отмечает, что в Сергачском уезде — пашковцы [146]. Так и было, если вспомнить что граф В. А. Пашков, один из видных деятелей движения евангельских христиан с центром в Санкт–Петербурге, имел поместья в Нижегородской губернии и был очень активен в своей деятельности, за что и поплатился высылкой из России пожизненно; умер в Риме.

Отпадающих от православия было все больше, так что нижегородские благочинные должны были составлять рапорты и специальные ведомости о совратившихся. В архиерейских отчетах читаем, что пастыри с терпением объясняли заблудшим их заблуждения, но дело о возвращении их не продвигалось.

«К сожалению, должно сознаться, что немногие из священников умеют говорить с народом живым, понятным языком» [147].

«Если священник произносит поучение с церковной кафедры, то содержание этого поучения, большею частию, состоит из общих, отвлеченных понятий Веры и правил нравственности; общими чертами изображается пороки человека и обязанности христианина без всякого приложения к жизни своих пасомых» [148].

Если мы упомянули — как будто бы совсем некстати — об униатах, которых в Нижегородской епархии не было и в помине, то это лишь для того, чтобы показать, с каким сложным явлением приходится иметь дело при изучении нашей истории и как невозможно все четко систематизировать. Тут случаются находки в архивах совершенно по разным ведомствам, сбивчивые и противоречивые официальные сведения. В последнее время усилилась настойчивость православной Церкви вернуть себе государственные архивы, относящиеся к епархиальной жизни, что вполне понятно. Если это произойдет, то изучение проблем истории России еще более усложнится.

Профессор А. Воронов в 1884 году писал в «Русском Вестнике»: