Святая - [96]

- Это была хорошая тема, я тебя знаю. Мудрость от всего сердца и все такое.

- Ну, тогда ты теперь не будешь напрягаться по поводу своего предназначения?

- Не совсем. Я пытаюсь найти свой дзен.

- Удачи с этим.

- Эй. – Она выглядит слегка обиженно. – Тебе действительно не понравилась моя речь? Потому что я писала ее для тебя.

- Знаю. Мне очень понравилось. Просто в последнее время меня не очень тянет на философию. Я все еще заставляю себя вдыхать и выдыхать.

- Ты уже говорила с Такером? – спрашивает она.

Она определенно знает, как испортить настроение.

- Нет.

- Ну, значит, поговоришь, - заявляет она, глядя куда-то поверх моего плеча. – Я подойду попозже. – Затем она уходит, затерявшись в море черно-белых мантий. Я поворачиваюсь и обнаруживаю Такера, стоящего позади меня. Кажется, ему неловко.

- Привет, морковка, - говорит он.

- Привет.

- С ума сойти, да?

- Ты о чем?

- Выпускной. – Он жестом обводит комнату. – Наконец-то можно отчалить.

- Ах. Да. С ума сойти.

Он смотрит на меня и прищуривается. – Мы можем выйти на минутку и поговорить? – Я иду за ним на заросший травой задний двор школы. Здесь тихо, но до нас все еще доносится жужжание голосов из школы. Такер сует руки в карманы.

- Прости. Я был дураком. Я не знаю, я должен был, а потом я увидел… - Он прерывается, делает глубокий вдох. – Думаю, в меня вселился пещерный человек. Прости меня, - опять говорит он.

Я не могу придумать, что бы такое ответить, что удержит меня от слез.

Такер прочищает горло. – Как ты?

- Прямо сейчас? Бывало и получше.

- Нет, я имею в виду… - Он вздыхает. – Боже, я и забыл, как с тобой бывает сложно. – Это оскорбление, но оно произносится с неловкой улыбкой, а восхищение в его глазах возвращает меня в те дни, когда мы постоянно сводили друг друга с ума.

- А я забыла, каким ты можешь быть грубым деревенщиной, - бросаю я, чтобы уровнять счет.

- Ой. – На этот раз он показывает ямочки. У меня сердце болит от желания, вернуть все назад и в этот раз сделать лучше. Должно быть, это отразилось на моем лице, потому что его лицо резко становится серьезным. Он подходит ближе, кладет руку мне на предплечье.

- Я так понимаю, ты собираешься осенью в Стенфорд?

- Да, - говорю я без энтузиазма. – Вперед, Кардиналы.

- Но лето ты проведешь здесь, так?

Его лицо начинает светиться надеждой, в моем мозгу разворачивается картина, как мы могли бы провести лето вместе, как то волшебное время прошлым летом, когда я безумно влюбилась в Такера, влюбилась в Вайоминг со всеми его красотами. Мне бы хотелось пережить все это снова, тот день, когда мы лениво рыбачили на реке, поднимались в гору за черникой, плавали в реке Хобэк, занимались рафтингом, отмечая каждое место поцелуем или прикосновением, делая его нашим. Но теперь я знаю, что этого больше не будет. Пути назад нет.

Я смотрю вниз на наши ноги, на мои ажурные сандалии и ботинки Такера. – Нет. Билли решила, что было бы неплохо, если бы я уехала на лето, знаешь, подальше от тоски.

- Звучит как хороший план, - тихо говорит он.

- Я лечу с Анжелой в Италию.

- Когда?

- В понедельник, - послезавтра. Я уже собрала вещи.

Он кивает, словно ожидал этого. – Хорошо. Может, оно и к лучшему. – Тишина.

- Я вернусь за несколько недель до начала занятий. Ты будешь здесь, да?

- Я буду здесь.

- Ладно.

Он поднимает на меня взгляд, его голубые глаза так печальны, что у меня сжимается сердце.

- Что насчет завтра? Ты свободна?

Иногда слово свободна имеет так много значений.

- Ээ, конечно.

- Тогда заедь за мной завтра утром, - говорит он. – Устроим прощальное свидание. – Даже сейчас я не могу ему отказать.

Такер решил, что будет мило привезти меня в Гранд Каньон в Йеллоустоуне, он не такой огромный как настоящий Гранд Каньон, сказал он, но близок к нему. Это то место, где ты можешь постоять на краю водопада, что, как он сказал, должно мне понравиться (так и было). По дороге домой от «Ленивой собаки», где я высадила Такера, мне приходится остановиться и съехать на обочину. Я хочу вернуться назад, хочу, чтобы этот вечер никогда не заканчивался, но все, что у меня есть – это воспоминания, которые уже увядают. И вот я сижу в машине на обочине дороги и вспоминаю, как он наблюдал за мной, пока я стояла у ограды на краю водопада, в воздухе вокруг нас от воды поднимались радуги, и он произносит: - О, боже, я так хочу поцеловать тебя, - и я отвечаю: - Хорошо.

Затем он пристально смотрит мне в глаза и накрывает мои губы своими. Это был самый сладкий поцелуй в мире, настойчивый, но не требовательный, нежный. Но он вызвал во мне бурю чувств, более интенсивную, чем вода, несущаяся у нас под ногами.

Я открыла сердце ему навстречу. Его чувства проносились сквозь меня. Он любит меня так сильно, что его убивает то, что этот поцелуй напоминает прощальный. Он хотел никогда меня не отпускать. Он хотел бороться за меня, но не знал как. Он думал, что, возможно, самая настоящая форма любви – это позволить мне уйти.

Мой сердце парит от этих чувств, от осознания того, что он все еще любит меня, несмотря на все, что произошло. Я всеми силами стараюсь сдержать сияние, потому что оно уже наполняет меня, хочет выплеснуть в свет все то, что я чувствую в данный момент.