Священная - [81]

– Я этого не помню.

Я веду его вокруг здания и опускаюсь на скамейку. Папа замирает на минуту у меня за спиной, а затем садится рядом. Мы смотрим на горы в свете заходящего солнца, прислушиваемся к журчанию небольшого ручья, протекающего неподалеку, и к реву проезжающих по шоссе машин, которые задают своеобразный ритм.

– Я вообще мало что помню, – признаюсь я.

– Знаю. Ты ведь была еще маленькой.

– Я помню, как ты брился.

Папа улыбается.

– Да. Тебя всегда это очаровывало. И ты тоже хотела это делать. Слава богу, твоей маме пришла в голову идея сделать бритву из старых кредитных карточек, после чего ты садилась на стульчик в ванной и брилась вместе со мной.

– Странно, что ангелу необходимо бриться.

Он проводит по гладкому подбородку.

– Мне и не нужно. Хотя иногда моя должность вынуждает отпускать бороду.

«Моя должность», – я мысленно прокручиваю это слово.

– Но в те дни, когда я жил с твоей матерью, для меня все было по-другому. Мне приходилось бриться, мыться, есть и пить.

– А сейчас нет?

– Сейчас нет. Потому что мне этого не нужно.

Он откусывает большой кусок мороженого и принимается хрустеть вафельным рожком. По его подбородку стекает капля, и я протягиваю салфетку, чтобы папа мог вытереться.

– Потому что у тебя есть другое тело.

– У нас у всех есть две ипостаси, – говорит он. – Душа и тело.

– Раз тело настоящее, то душа… призрачная, – предполагаю я.

– У людей да. Тело твердая оболочка, а душа – прозрачная. Пока они не разделятся. После этого тело обращается в прах, а душа переходит в другое измерение. И уже там принимает твердую оболочку.

– А у меня? – спрашиваю я. – На что похожа моя душа? Ты ее видишь?

– Она прекрасна. – Папа улыбается. – У тебя восхитительная душа. Как и у твоей матери.

На улице сгущаются сумерки. В нескольких метрах от нас начинает стрекотать одинокий сверчок. «Нужно ехать домой», – думаю я. До дома еще больше часа езды. Но я не встаю.

– А мама… попадет на небеса?

Он кивает, а его лицо светлеет. И тут я понимаю, что он рад ее смерти. Ведь если мама вознесется на небеса, то они, скорее всего, смогут видеться постоянно. Одна эта мысль наполняет папу счастьем, но он старается заглушить эти чувства и понять мои.

– Ее тело исчезает, – говорит он. – Так что вскоре она от него откажется.

– А я смогу навещать ее?

В моей груди расцветает надежда. Мы умеем пересекать грани, я же знаю это, мы можем переноситься на небеса и обратно. Мама уже бывала там, по крайней мере один раз. Так что и я смогу туда попасть. И мне было бы не так грустно, если бы я могла время от времени видеться и общаться с ней. Вновь слышать ее советы, шутки и остроумные замечания. А значит, я ее не потеряю.

– Ты можешь отправиться на небеса, – говорит он. – Триплары способны перемещаться между мирами. Димидиус не сможет сделать этого самостоятельно, но Триплары могут научиться этому и путешествовать в одиночку.

Это так радует меня, что аж хочется смеяться.

– Но ты вряд ли увидишь свою мать, – продолжает папа. – Когда она покинет этот мир, для нее начнется новое путешествие, и ты не сможешь сопровождать ее.

– Но почему?

Я понимаю, что мой голос сейчас больше напоминает хныканье трехлетки, которому хочется к маме, но ничего не могу с собой поделать. Я вытираю внезапно проступившие на глазах слезы, которые еще больше раздражают меня. А затем вскакиваю на ноги и выбрасываю остатки мороженого в урну.

Папа ничего не говорит, отчего я чувствую себя еще более нелепо.

– Нам пора, – объявляю я. – Все будут гадать, куда мы пропали.

Папа доедает рожок и идет за мной к машине.

Следующие полчаса мы проводим в тишине, пока едем мимо сверкающих фермерских домов, которые стоят в стороне от дороги, и разгуливающих по темным полям лошадей. Затем мы заезжаем в сосновый бор и добираемся до указателя на Титон-Пасс, где стоит указатель на Джексон-Хоул. Папа не выглядит сердитым, словно он уважает мое желание собраться с мыслями. Я ценю это, но при этом чувствую себя еще более глупо.

– Прости, – наконец не выдерживаю я, когда мы начинаем спускаться со склона к Джексону.

– Я люблю тебя, Клара, – говорит он через несколько мгновений. – И хочу, чтобы ты это чувствовала. Хорошо?

– Да.

– И обещаю тебе, что однажды ты снова увидишь свою маму.

Это радует, ведь папа из тех парней, которые никогда не нарушают свои обещания.

Во время ужина, на котором собрались мы с папой и Джеффри, царит тишина. Брат практически заглатывает еду, чтобы поскорее скрыться в комнате. От этого папа грустит, ну, или испытывает что-то, наиболее близкое к грусти из арсенала ангелов.

– Мне понравилось, как мы сегодня пообщались, – говорит он, когда мы принимаемся загружать посудомоечную машину. – Мне всегда этого хотелось.

– Раньше ты мне звонил, – напоминаю я. – Но мне казалось, что разговаривать тебе не хочется.

– Мне было трудно притворяться, – говорит он, опустив взгляд.

– Ты имеешь в виду – лгать мне?

– Да. Потому что для нас это неестественно. Это причиняет боль.

Я киваю. В этом есть смысл. Наконец я понимаю, почему наши разговоры были столь неуклюжими.

Конечно, это не возместит потерянное нами время. Но это помогает.

Улыбнувшись папе, я извиняюсь и отправляюсь в свою комнату, чтобы сделать домашнее задание. Но не проходит и десяти минут, как на крыше объявляется Кристиан. Он подходит к окну и, посмотрев на меня, стучит по стеклу.