Своя рыба и река - [8]

Так вот, еду однажды, сумка с книжками через плечо, руками размахиваю, как спортсмен. Вдруг гляжу, сбоку, под берегом, стоят три штуки, как большие собаки, серые такие и глаза у них горят — волки! До конца-то еще не рассвело. Проехал, промахнул я их по инерции, даже испугаться не успел. Оглядываюсь, а они за мной жарят. Скачут нырками, бесшумно так, все три!

Тут я уже испугался, зачиркал коньками, припустил и… хорошо вспомнил, что у меня в сумке блины, мать мне с собой дала. Стал я им кидать через плечо по блину. А они подхватят блин-то, клацнут зубами и дальше за мной. Так и покидал им все блины, не заметил, как до места доехал, насилу отвязался от них.

Долго потом речкой не ездил. Видите, как было, волки прямо в деревню заходить не боялись. Вот как жили. А ведь это уже после войны было…

НА ТРЕЗВУЮ ГОЛОВУ

А теперь давайте я вам о друзьях-приятелях расскажу, с кем рос вместе, тоже интересно. А то скажете, что хвастаюсь, все о себе да о себе… А потом еще о рыбалке расскажу, я про рыбалку много знаю.

Приехал как-то один мой знакомый, друг детства, можно сказать, из-под Ростова, нe ко мне, конечно, приехал, родственники у него здесь. Давно-о мы с ним не виделись, может, лет тридцать. А когда-то вместе и сусликов из нор водой выливали, и наколки нам вместе в кукурузе взрослые ребята делали, мы-то тогда еще дураками были. Нy, встретились, разговорились, стали вспоминать… Вспомнили, как однажды белены вместо мака объелись и на стенку полезли. Нас тогда бабка его молоком с углем отваживала, едва отводила. Вспомнили, посмеялись.

А он все это время в Ростове прожил, там горный институт закончил, разные посты занимал и до директора шахты дошел. Ну, умный мужик со всех сторон, образованный, и видный такой из себя, лобастый, брови густые, как у покойничка Леонида Ильича, в общем, здорово на него похож. А я то, грешным делом, Брежнева всегда сильно уважал и сейчас уважаю, чтобы ни говорили. Ну, одним словом, товарищ мой — начальник по всем статьям и вид у него начальственный, барственный даже, не нам чета. Но я виду не подаю, тоже цену себе знаю, потом как-никак он мне — друг, не пустое место, хоть и начальником был. Я его заранее прощаю.

Стали мы про сегодняшнюю жизнь говорить. Они-то у себя, в Ростове, раньше богато жили, а сейчас, рассказывает, беда, ужас, такая бедность в народе, какой, может, в России нигде больше нет. Здесь-то, на Алтае, по сравнению с ними один сплошной рай. Я уж молчу, сам думаю: «Как же, много мы на Алтае богаче вас живем, вон на тебе пиджак кожаный и пузцо порядочное, а на мне фуфаечка. Есть разница?»

Ну, значит, поговорили по вершкам и на политику свернули. А как же без политики? Хоть она уже и изъела всем мозги, но все-таки мы в государстве живем, стало быть, граждане, и государственные интересы нас напрямую касаются.

— Вот ты сейчас кто, Федор? — хитро он меня спрашивает, он вообще-то мужик нормальный, с юмором. — Старый русский или новый?

Я призадумался: а ведь действительно интересно, кто я такой есть? Потом отвечаю:

— Да нет, Ваня, не старый я и не новый, я — просто русский и все. Насквозь и со всеми потрохами. И всегда им был.

— Иш ты как: просто русский… Ни тем, ни другим не захотел стать… Ловко! — разулыбался он и крепко так, по-дружески, саданул меня по плечу. А вот это, брат, хорошо! За это я тебя и уважаю, за это и люблю! Я и сам такой же и никак уже меня не переделать. Потому что есть в нас с тобой главное нутро, которое — не перекроишь, не поменяешь!

В общем, согласился он со мной в этом вопросе, а сам продолжает дальше меня пытать и все норовит с подвохом:

— А ты за какую власть, за советскую или американскую?

Я опять задумался: хитро же спрашивает. Отвечаю:

— Я, друг Ваня, за такую, которая хорошая… Которая простого трудового человека уважает, а бедного и старого жалеет. Я за нормальную. Чтоб то, что заработал, получил.

Тут он меня опять крепко поддержал:

— И я за то, чтобы каждому по труду. А то эти самые выскочат неизвестно откуда, денег мешками наворуют и вот они уже миллионеры на законных основаниях. Так не бывает. И главное ведь, все вокруг знают, что они ворье и бандиты. Их надо в тюрьму сажать, а их по телевизору показывают и важные государственные посты дают. Так нельзя. А то поневоле призадумаешься: что это у нас за власть такая хитрая?..

— А ты сам-то, Ваня, шахту еще не приватизировал? — тут я уже перья расшеперил, тоже вопрос ему в лоб.

— Я? Нет, какой там… — он вроде как неприятно удивился, поглядел так на меня из-под косматых бровей пристально. — Не так это все просто… У нас же многие позакрывались. Старые. Шахтеры бродят по городу как голодные волки. А те шахты, которые еще дышат, давно уже в надежных руках. А руки эти, Федор, слишком загребущие, крепкие и мохнатые. Так что, считай, что мне но подфартило, — добавил он почти весело, а в глазах то ли горечь, то ли обида.

Да-а-а, Ванек, думаю, не так там у тебя все просто, если ты сразу занервничал, заерзал, значит, обида есть, и немалая. Видно, досталось тебе, если ты хотел все по правде мерить, по справедливости.

Ладно, свернул я эту тему, раз человеку неприятно, решил о власти разговор продолжить, ее сейчас ругай не ругай, она все стерпит, ей все едино.