Своя рыба и река - [9]

— Да-а, — говорю, — власть у нас непонятно какая, но одно чувствуется — не для людей она. Она, как шуба, мехом наружу вывернутая, страшная… Человек ведь не скотина, все понимает. Что делать, терпеть надо.

Тут меня понесло, стал я за землю говорить, люблю я землю и сильно за нее переживаю.

— Нe мы себе сами, Иван, так родная земля нам поможет. Человек на ней сейчас, как супостат, живет, испоганил ее вдоль и поперек. Свое норовит урвать, а там хоть трава не расти. Разве так можно? А то, глядишь, и сама земля, природа взбунтуется скоро против человека и стряхнет его с себя раз и навсегда, как клеща. Ее беречь и любить надо.

Он послушал, послушал и тоже стал мне поддакивать. Значит, тоже переживает, это хорошо. Короче, разгорячились мы оба, красные стали, как из бани. Я-то вообще таких серьезных разговоров не люблю. Что толку? Одни только нервы и головная боль.

Дальше он меня опять на засыпку спрашивает. Значит, опять воодушевился, выровнялся:

— А ты, Федор, в президенты пошел бы?

— А отчего б не пойти? — весело отвечаю, развеселил меня этот вопрос. — Человек я, слава Богу, непьющий, рискнул бы, хуже бы не было, точно. Они же, призиденты, из того же теста слеплены. Приведи его в баню, раздень — не отличишь от других. А я человек грамотный и непьющий. Это пьющего нельзя до руля допускать, а то он неизвестно куда зарулить может. Что тогда простому человеку делать? Бедствовать и гибнуть?!

Здорово мы оба разгорячились. Тут товарищ мой и говорит:

— Слушай, а чтобы нам по такому случаю и за такой важный разговор водки не выпить?

А я ему:

— Э-э-э, нет, шабаш, нельзя, не занимаюсь я зтим делом, не закладываю. Потому как не вижу больше в этом никакого смысла жизни. Выпил я свою цистерну, что была мне на жизнь определена, и еще из чужой прихватил. Теперь точка. Это с однои стороны. А с другой стороны, вдруг ко мне не сегодня-завтра придут, скажут: «А ну-ка, Федор Иваныч, иди, двигай в призиденты, командуй парадом». Придут, а я пьяный в стельку, что тогда? Нет, уж лучше я на трезвую голову жить буду.

Так и пообщалась мы с приятелем детства, по душам поговорили. И пришли в конце к единому пониманию, что сила — в добре, и нам всем в нынешней ситуации главное — сердцем не ожесточиться. Ведь ожесточиться, очерстветь сердцем для русского человека — самое страшное. Наломаем мы тогда дров, поубиваем всех вокруг, никого не пожалеем, и себя — в первую очередь. Напоследок я спросил:

— Ну ты как, думаешь к нам сюда перебираться или нет? Я тебя на рыбалку свожу, а то ты, поди, все уже позабыл. У меня тут хорошие места есть, их еще никто не приватизировал.

Положил он мне руку на плечо, похлопал легонько.

— Думаю, друг, перебираться… Я же родство-то свое не до конца забыл. Года через три, делишки там утрясу — и сюда, на прикол. Сил здесь поднабрался, теперь меня ломом не убьешь! — сказал так и поехал в Ростов, воспрял духом. Помогла ему родина.

Вообще-то он мужик хороший, хоть и начальником был. Ну, директора тоже нужны. Это мне не нужны: я — сам себе министр. А на рыбалку я его обязательно сожу. Что там у них, в Ростове-то? Дон только один. А у нас Каменка.

ПИСЬМО

А другой, дорогой моему сердцу человек, друг-приятель, такое выдурил на старости лет, что даже я удивился, а меня уже трудно чем удивить, я всякого насмотрелся и наслыхался.

Я по порядку стану рассказывать, а то мысли и слова заплетутся в голове, для того, кто слушает, непонятно будет. А порядок должен во всем присутствовать и в доме, и в голове.

Так вот, мы с этим товарищем моим тоже крепко дружили, рука об руку ходили, не разлей вода были, как братья. В бурьяне вместе выросли. Пацанами все окрестные горы исходили, мир познавали. И свиней объезжали, мы недалеко от свинофермы жили, тренировались на будущую жизнь, кто не свалится. И винцо первый раз из одной бутылки попробовали. Всякое было.

Когда постарше стали и дрались на пару с чужими ребятам, защищали друг дружку. Вдвоем-то всегда легче драться, даже весело, ребра трещат, а мы только покряхтываем… Потом с девчонками стали ходить, в армию пошли… Сходили, отслужили, все как надо, все как у людей. Теперь бы жить да радоваться, работать, семьями обзаводиться… Ну, все так и делали. Я то, правда, попозже других… А он все никак не хотел, не женился. И все как-то жизнь у него по-нормальному не складывалась. Бывает такое, что не может человек на одном месте устроиться, все ищет чего-то. И пьющим он сильно не был, выпивал, но не до свинства, значит, не в этом причина. Просто не складывалась жизнь и все, где-то что-то не сходилось. Ну, он с детства, правда, самый шебутной был, суетливый, не сидел на месте, всегда хотел во всем поучаствовать, везде себя обнаружить. И взрослым став, мало изменился, только круги шире стали. Так и ездил по разным городам и весям, работал, где женился, где подженивался… Потом опять сюда возвращался, бывало с деньгами. Тут что-то копошился, пытался работать, опять ему никак не приживалось, опять срывался, уезжал… И так несколько раз. То года на три, то на пять. И уезжал ведь всегда по-тихому, молчком, любил сюрпризы, даже родителям не говорил, потом уже, в письме, сообщал…