Своя рыба и река - [6]

Глядел я на нее так, дивился, мне же все в мире интересно и — надо же! — перемолвиться словом не с кем, я же один. И тут меня осенило: ведь это пеликан! Видел я их по телевизору в передаче «В мире животных». Точно, он! Но как он в наши края забрался, ума не приложу… И ведь хоть бы вдвоем с товарищем был или с подругой, а то стоит один-одинешенек, горемыка.

Ужасно мне его жалко стало. Я вообще всякую животину жалею. А сам ведь знаю, что пеликан — птица южная, солнце любит. А у нас как? Сегодня пекло, завтра — мороз. Климат никак не его. Но что я в такой ситуации могу сделать, чем ему помочь? Пригласить к себе жить? Так он не пойдет, а мне его не поймать, топь кругом.

Поглядел я на него еще, повздыхал и поехал домой. Рассказал о нем Охламону, погоревали вместе, а он хвостом виляет, во всем со мной согласен, тоже ему жалко.

Потом о пеликане я три дня думал, все не выходил он у меня из головы. Даже ночами плохо спал, все мучился: как он там? Потом, думаю, нет, не выдержу, надо ехать, смотреть, помогать живому существу. Собрался, поехал на следующий день. Только, знаете, его уже не нашел, все озеро кругом прополз по-пластунски, все глаза проглядел, нет его нигде, бедолаги. Или кто еще его углядел, испугал, или какой дурак подстрелил сдуру, или сам он куда улетел, теперь неизвестно…

Вот такое, видите, важное событие у меня в жизни произошло, видел живого пеликана, здесь, у нас. Чудно, но факт. А врать мне не с руки, никогда я этим делом не занимался, я — человек серьезный, ответственный.

ВОРОН

Или вот еще, другой случай…

Опять же с рыбалки еду, кручу педали, за плечами рюкзак с добычей, хорошо поймал, отвел душу, значит будет нам опять с Охламоном и на уху, и на жареху, как в ресторане…

Еду, значит, потихоньку, не спешу, размышляю о том о сем, больше о хорошем, а спешить мне и вправду некуда, я теперь в бессрочном отпуске до самого конца жизни… Вдруг голову что-то приподнял, гляжу, а на телеграфном столбе-то — мать честная! — птица сидит, на ворону похожа, но не ворона, много крупнее, может, с самого орла ростом будет, пером аспидно-черная с отливом, аж глазам смотреть больно… Сидит не шелохнувшись, как памятник, и смотрит куда-то вдаль…

Мне сразу как-то не по себе сделалось, сердце в груди защемило, нехорошо так, стало оно как бы вниз проваливаться… И тут же в голову, как молнией, шарахнуло: ворон это, братцы мои, собственной персоной, птица древняя, зловещая, с такой лучше и не встречаться! И сразу песня вспомнилась «Черный ворон, что ты вьешься?» Зашумела она у меня в голове, сдрейфил я маленько, понятное дело. Ноги сразу как-то ослабли, завилял я по дороге… Но набрался потом духу, сгруппировался, решил двигать подальше от греха.

Была еще мыслишка: шугануть его, поглядеть на него в полете, но не стал, дрогнул, я же с ума-то еще до конца не сошел. Напрягся, значит, и рванул в сторону дома… Лечу, как пуля из ружья, быстро так, хоть на соревнования меня выпускай, бью мировой рекорд! А сам чувствую, уставился он мне в спину, сверлит меня глазами, а у меня по спине будто мураши вереницей бегут… Не очень-то приятно, вам скажу.

Нy, с грехом пополам добрался до дома, отдышался, сел на крылечко, стал размышлять: что бы все это значило, что за странная встреча такая. Что касается воронов, стал вспоминать… Вспомнил, что он и птица вещая, и мудрая, и живет до трехсот лет, куда дольше, чем человек умный-разумный.

Стали тут меня умные мысли распирать… Я взял, да прикинул: этот, которого я видел, уж больно мудрым мне показался. За триста лет говорить не буду, но лет двести ему точно было, никак не меньше. Тут меня, понимаете ли, совсем ошарашило: это что же получается; если ему, допустим, двести лет, а тут недавно Пушкину юбилей справляли, двести лет со дня рождения… Это что ж выходит? значит, он вровень с Александром Сергеичем родился?! Прикинул я по времени — ужас голимый да и только! Чудеса, дорогие товарищи! Получается, что он еще при царях жил, все видел, все слышал, все знает…

Пошла у меня от таких умных мыслей голова кругом, и волосы зашевелились… Верите, нет, а стал я будто в этот момент все непостижимое понимать, в середку всего заглядывать… Сколько войн, разрух, голода прошло, а он все живет!

Ведь он и деда моего по материнской линии, которого репрессировали, мог запросто видеть. Я его не помню, а он видел! Он в это время, может, на дереве сидел, наблюдал. Деда отправили этапом на колымские просторы, где он и сгинул, могилки не осталось, а он, ворон, все живет. Это же сколько мудрости в нем должно быть? И главное: где живет? Чем питается? Никогда нашему куриному уму его не понять. Вот бы кого в президенты двинуть, посидел бы он в золотом кресле в Кремле, клюнул бы кого надо в темечко, живо бы всем хорошую жизнь наладил. Только он, конечно, не согласится, что он там забыл.

Вот так я к живой истории прикоснулся, увидел ворона. Больше уже не встречал, не такой он дурак, чтобы каждому на глаза показываться. Нe всякому такое в жизни выпадает, а мне, видите, довелось познакомиться.

О СЕБЕ И О ДРУГИХ

Я сознательным человеком с трех лет стал. Кто в это время еще соску сосал, кто за юбку держался, а я уже под бережком сидел, выуживал пескарика с чебачком. Все в доме прибыток. Родитель придет с работы, а я ему — ухи: «Ешь, батя, твой сын о тебе позаботился».