Своя правда - [35]

Проскочив двумя длинными шагами расстояние между нами и маминой постелью, он схватил штатив и, поправив на нем бутылку с лекарством, пододвинул его ближе.

Казалось, что мама не заметила ничего этого, она смотрела на меня поверх прижатых к лицу побелевших костяшек рук мокрыми, не моргающими глазами.

Я стоял на месте, не решаясь подойти к ней. Чувство страха и стыда парализовали меня, я не знал, что ей говорить и как оправдываться, когда она начнет меня ругать. Еще по дороге в больницу я пытался придумать правдоподобное оправдание моих поступков, позволяющих замаскировать истинный их мотив — трусость. Признаваться в том, что из-за трусости я предпочел бросить ее наедине с пьяным отцом, было стыдно даже себе, не говоря уже о том, чтобы произнести это вслух, да еще и в присутствии посторонних людей.

— Сережа! — сдавленно проговорила мама, прервав мои рассеянные размышления.

— Сережа, прости меня, — сказала она, закрыв лицо ладонями.

Останавливавшая меня до этого момента преграда рухнула, не сдерживая слез, я кинулся к маме и прижал к себе, обхватив ее своими руками поверх ее прижатых к груди рук.

Я чувствовал, как мое плечо стало мокрым от ее слез, тысячи слов и утешений, которые я хотел и должен был сказать ей, кружились вместе с моей головой, но, всхлипывая, как заплаканный ребенок, вымолвить я смог только это:

— Ну, что ты мама, перестань, не плачь, мама.

Она не отвечала, но и не отталкивала меня, тогда, собрав силы, вместе с тяжеленным комом я вытолкнул из горла слова:

— Прости меня, я больше не буду.

По мере того, как внезапно нахлынувшие на меня эмоции начали утихать, ко мне возвращалось чувство неловкости за такое явное и открытое проявление, как мне казалось, слабости. Я освободил маму от своих объятий и, усевшись на кровать рядом с ней, старался не смотреть по сторонам, чтобы не встретиться взглядом с озадаченными мамиными соседками.

Виктор неподвижной глыбой нависал над нами, его крупное тело загораживало для меня полкомнаты и, украдкой выглядывая исподлобья, я боролся со жгучим желанием пихнуть кулаком в живот этого не в меру любопытного и без всякой меры бестактного бугая.

«И что ему нужно? Зачем он так нависает над нами? Зачем он вообще так близко подошел? Боится что-нибудь интересненькое просмотреть!», — крутились в моей голове мысли.

Этот вопрос настолько занимал меня, что в какой-то момент я даже забыл думать о маме и о том, где мы находимся.

Я отодвинулся к дальнему краю кровати и, увидев Виктора с другого угла, не имея сил больше сдерживаться, расхохотался.

Виктор в неестественной позе, стоя перед кроватью, на далеко вытянутой прямой руке держал все ту же стеклянную бутылку, привязанную прозрачным шлангом чуть ниже маминого локтя. Рядом на полу валялся штатив.

* Настя *

Домой мы приехали уже после обеда. Таксист остановил машину напротив нашего подъезда и, не дожидаясь маминых указаний, я вышла на улицу. Мама задержалась в автомобиле. Стоя одна во дворе своего дома, я изо всех сил старалась не озираться по сторонам, несмотря на то, что меня все больше захватывало чувство неосознанного, постыдного страха. Я чувствовала, как кто-то, прячась за границами моего поля зрения, крадется, бесшумно ступая мягкими подошвами, еще немного, и он обрушится на меня с неизбежным разоблачением всего случившегося. Мне казалось, что все вокруг знают правду и только ждут удобного случая, чтобы вывести меня на чистую воду.

Ошеломленная новыми для меня ощущениями я старалась как можно ближе прижаться спиной к разросшемуся, давно нестриженному кустарнику в палисаднике. Дверка такси открылась и из нее, на ходу застегивая сумочку, вышла мама. С чувством благодарного облегчения я отправилась вслед за ней.

На прикосновение ключа домофон откликнулся протяжным писком, я дернула на себя подъездную дверь, пропуская маму вперед.

Дома мы встретили отца. Он стоял в прихожей, готовясь выйти, одетый в своей неизменной кепке, с большой спортивной сумкой в руке. Наше возвращение смутило его.

Пропихнув меня вглубь квартиры, мама захлопнула входную дверь и, скользнув беглым взглядом по папе, бесцветным голосом произнесла:

— Привет.

— Привет, — так же без интонаций ответил он, ставя сумку на пол.

— Куда-то уезжаешь?

— Да.

— В командировку? Надолго? — стягивая с себя куртку и не глядя в сторону отца, спросила мама.

— Я ухожу. Навсегда, — ответил он, садясь на невысокий обувной шкаф, выполняющий по совместительству роль скамеечки для переобувания.

— Куда уходишь? — прекратив раздеваться и повернувшись всем телом к мужу, спросила мама.

— От тебя ухожу, — вымученно ответил он.

— Зачем? — спросила мама, по-видимому, все еще не до конца понимая сути его слов.

— Я тебя не люблю больше, — с какой-то обреченностью в голосе сказал он.

— Не говори глупостей! — раздраженно проговорила мама и коротким жестом повесила свою куртку на прибитую над его головой вешалку.

— Нам нужно поговорить по поводу Насти, — после небольшой паузы продолжила она.

Отец ее перебил, сказав:

— Нам давно нужно поговорить по поводу нас.

— Сейчас это неважно! — все больше раздражаясь, возразила мама.

— Я развожусь с тобой! — все так же, не давая ей закончить фразу, слегка повысив надрывный голос, сказал отец.