Свой - [6]

8. Стас

Мусора взяли меня на рассвете, тёпленького.

— За что? — огрызался я, пока они волокли меня к мусоровозке. — Я ничего не сделал.

— Завянь, — велел длинный усатый опер и накатил мне по почкам. — А то мы тебя огорчим.

Я завял и по дороге к РОВД не сказал больше ни слова. А разлепил рот, лишь когда втолкнули в кабинет к следаку и приземлили на табурет. Следак оказался тот самый, к которому меня тягали на допросы после Славкиной смерти.

— Здравия желаю, гражданин начальничек, — подпустил я блатных папашиных интонаций. — За что безвинного повязали?

— Знаешь этого парня? — вместо ответа протянул фотографию следак.

Я вгляделся, и на душе у меня полегчало. Я-то был уверен, что задержан, потому что повязали Прыща и теперь мне предстоят очные ставки с ним, а потом и срок.

— Ну, знаю, — буркнул я. — Гулял с ним на днях в кабаке. Зовут Игорем.

— Понятно, — следак подался ко мне. — Теперь рассказывай, за что его пришил, гнида!

Сутки меня мариновали в камере, где карзубый чмырь, явная мусорская наседка, занудно уговаривал признать вину, потому что один хрен расколют. Достал так, что я собирался уже его поуродовать, но не успел. Вертухаи сдёрнули меня с нар и вновь потащили на допрос. На стуле для посетителей напротив следака сидела Марка.

— Подтверждаю, — сказала она, едва меня усадили на табурет. — Весь вечер он провёл со мной. И всю ночь.

— И что вы делали? — ехидно спросил следак.

Марка хмыкнула.

— Что-что. Трахались. Где я должна расписаться?

Меня выпустили под подписку о невыезде, Марка вызвала «убер».

— Есть хочешь? — спросила она, едва мы переступили порог.

— А то. Ты как узнала, что я на нарах?

— Мент знакомый шепнул. Утром я посадила Жанну в самолёт, Стас. В Берлине её встретят. Знаешь, квартира будто бы опустела… Ладно, пойдём, накормлю.

— Мне нужно выпить. Водка есть?

— Есть. Но лучше бы ты перетерпел.

Я удивлённо уставился на неё.

— Почему?

Марка не ответила. Я пожал плечами, и мы двинулись на кухню. Там, на стене, висели Жаннины фотографии, которых позавчера ещё не было. Много, с десяток, без всякого инвалидного кресла. Улыбающаяся Жанна, смеющаяся, хмурящаяся, насупленная, вновь улыбающаяся.

— Всё обойдётся, — сказал я. — Вот увидишь.

Марка всхлипнула, уткнулась мне в грудь и заревела навзрыд. Я держал её за плечи, бубнил что-то бессвязное и утешительное, а сам во все глаза глядел на последнюю фотографию, слева, в стороне от остальных.

— Кто это? — спросил я, когда Марка отревела.

— Это… — она шмыгнула носом. — Помнишь, я рассказывала? Это психолог, та самая, что помогла мне. И Жанне тоже. Она фактически и свела нас. А что? Почему ты спрашиваешь?

Я не ответил. Это была та самая девица, фотографию которой показывал мне в «Панораме» покойный Игорь. А ещё… теперь я вспомнил это отчётливо, словно всё было вчера. Ещё та самая, которую однажды видел со Славкой.

— Как её найти? — бросил я.

Марка растерянно сморгнула.

— Тебе-то она зачем? Ах, да, прости. Красивая девочка. Я постараюсь вас познакомить.

— Да мне не для этого… — я осёкся. Посвящать Марку в то, что её бывшая благодетельница могла иметь отношения к двум убийствам, было ни к чему. — Ну да, я бы её трахнул. Козырная тёлка.

— Хорошо, я завтра позвоню ей. Но сегодня… — Марка запнулась и вдруг покраснела, аж пунцовая стала. — Сегодня я хотела бы, чтобы ты провёл ночь со мной.

— Что? — поперхнулся от неожиданности я. — В каком смысле с тобой?

— В том самом. Я, правда, не умею. Но я… я постараюсь, обещаю тебе.

9. Витя, Вика, Виталя

Ох, не нравился мне этот мудачок. Он, конечно, выглядел симпатичнее предыдущих и не таким одноклеточным, но было в нем что-то не то. Себе на уме мальчик, и надо ему было что-то от Вики. Не только секс. Или вообще не секс. Но что именно, никак я в толк взять не мог. На жиголо он был не похож, денег с Вики не клянчил. Не на квартиру же целился, нам от бабки оставшуюся, двухкомнатную распашонку в хрущобах? Не нравился он мне, нет.

А Витя-то, кажется, заревновал. Интересно, с чего бы? Раньше к моим мужикам он относился с прохладцей, даже брезгливенько, а теперь задёргался вдруг, занервничал. Пошаливать стал — однажды мне на морду гуталин намазал, и с утра меня аллергией разбарабанило. В другой раз всю ночь себя дилдаком ублажал, так что я на следующий день враскорячку ходила. А две недели назад сожрал что-то немыслимое — я трое суток не могла проблеваться.

Это всё противно было, но терпимо. До тех пор, пока Витя не взял в привычку мне в мозги лезть. Когда ни с того, ни с сего мне на ум приходить стало, что не мой Стас мужик, что бортануть его надо, иначе, мол, жди беды. Я на паранойю списывала, пока однажды поутру не увидела надпись во всю стену, моей же помадой сделанную: «Бросай его, сука, иначе нам пц». Витины проделки, и ничуть не забавные.

Ладно, хрен с ним, с Витей, с моим вторым, ночным «я». Не хотела я Стаса бросать. Во всяком случае, не сейчас. Не такой он был, как остальные, не такой — словно не вор с потаскухой его делали, а родился и вырос в приличной семье. Был у меня когда-то один такой, не припомню, как звали. В универе учился, на вечернем. И тоже правильный, без гнильцы, со стальным стержнем в душе. Недолго, правда, пробыл — с моим третьим «я», с Виталей, что-то не поделил.