Свора девчонок - [18]

– Привал! – наконец объявила Бея. Единодушное одобрение.

Я сбросила поклажу на землю и наклонилась вперед. Вдох, выдох. В руке колотится боль.

– Стоим прямо, руки в стороны и глубоко вдыхаем! – скомандовала Иветта.

Так говорят учителя физкультуры, в то время как тело говорит совершенно другое и гораздо громче, а именно: скрючиться и хватать воздух ртом.

– У меня мать – персональный тренер, – объяснила мне Иветта.

И что? – подумала я. Это дает ей право указывать мне, как дышать?

– А у меня мать – уборщица, – пропыхтела я.

Рика прыснула. За ней захохотали остальные.

Когда мы отсмеялись, настроение заметно улучшилось. Мы были на краю поляны, залитой белым лунным светом. Высокая трава вокруг нас шелестела, хотя был штиль.

Бея стала размышлять вслух:

– Лучше всего идти по дороге, пока не выйдем на шоссе. А там должен быть указатель, как добраться до станции.

– Сначала – в полицию! Донести на Инкен! – возразила Иветта.

Некоторые девочки запыхтели.

– Почему тебе все время надо кого-нибудь обвинять и на кого-нибудь доносить? – спросила Бея. Ее тень устало развела руками. – Какая тебе от этого польза? И вообще, что тебе надо от взрослых? Только подумай: Инкен искать нас не будет. Она только рада, что получила свои деньги, а мы свалили. Родители думают, что мы в лагере. Еще две недели нас никто не хватится. Мы можем делать все, что захотим! Что захотим… Только подумайте! Все что угодно! Такой свободы у нас больше никогда не будет. Никогда в жизни!

Эта мысль произвела на меня эффект разорвавшейся бомбы. Свобода! О ней же столько песен! Только ведь такие штуки, как свобода, для кого-то вроде животных. Так я думала раньше. Это было совсем не про меня. Свобода – это про других. Про другие страны, про другие эпохи. Когда я сидела у себя дома, я там и хотела оставаться. А тут вдруг я свободна… В этот самый момент! И все пахнет свободой. Свободной ночью, свободной луной, свободной травой и свободным небом…

– Но… – начала Иветта.

– Но – что? – перебила ее Бея. – У нас нет трех лошадей? Ничего, поймаем где-нибудь, обещаю. Каждой по три.

– Ты бесишь. Каждый волосок в тебе бесит, – прошипела Иветта.

– Что, уже?

– У нас мало денег. Их ты тоже ловить собираешься?

В этом Иветта была права.

– У меня тысяча евро немечеными купюрами, – сказала Бея.

Рика рядом со мной снова прыснула. Сквозь смех она с трудом выговорила:

– Лес же… нам… мать… родная… Деньги… нам… не нужны…

И все засмеялись, да так громко, будто хотели кого-то отпугнуть.

Мы решили идти не мешкая, чтобы быть на станции до рассвета и уехать на одном из первых поездов.

– Я думаю, что каждая из нас должна предложить что-нибудь. А потом проголосуем!

Идея Беи всем понравилась.

Пока мы обсуждали наши планы, Фрайгунда сделала факел. Из вымоченной в дегте веревки. Все необходимое оказалось у нее с собой, в круглой жестяной банке.

– У тебя что, все это было с собой? Зачем? – спросила Антония.

– Чтобы смастерить факел, – ответила Фрайгунда. Батарейкам она не доверяла. Она коротко объяснила нам, что родители у нее странники и она все детство провела в повозке. Вместе с другими такими же странниками они кочуют от одного фестиваля Средневековья к другому. А в перерывах между средневековыми праздниками устраивают представления на улицах. Она зажгла факел. Запахло свободой!

– То есть вы очень бедны?! – в голосе Иветты слышался восторг.

– Нет. У нас есть коза, две собаки и осел.

– А лошади? – спросила Иветта.

– Шесть.

На этом Фрайгунда опустила голову, и волосяной занавес вновь закрылся. Представление окончено.

Рика захихикала и пихнула меня, чтоб я смеялась тоже.

Мы снова навьючились рюкзаками и двинулись за факелом. Желтый свет вырывал деревья из черных стен вокруг. Хотя ветра не было, от мерцающего огонька по стволам скакали невероятные, дикие тени. Танцующие черти.

Аннушка, шедшая передо мной, снова сплюнула через плечо.

– Эй! – сказала я.

Было тихо. Лишь дорожка похрустывала под ногами. Наше пыхтение стало ритмичнее. Мы не разговаривали. Просто шли. Потому что так было надо. Как по муравьиной дорожке муравьи, у которых затопило муравейник…

Примерно так я представляла себе наркотики. Я вдруг стала как-то больше, чем обычно. Или меньше…

В тот момент я впервые ощутила: меня засасывает. В какой-то водоворот, в воронку. У нас кружок девчонок, я – его часть, каждая из нас – тоже, и, если одна уйдет, кружок распадется. Я почувствовала, что готова на все, чтобы этот кружок сохранить. Ну да, на все! Чтобы «на веки вечные» или типа того.

Факел Фрайгунды почти догорел, когда мы вышли на станцию Бад-Хайлигена. Найти ее оказалось нетрудно. Даже без карт и смартфонов. Там были понятные указатели. Кроме них, нам по пути попался еще только указатель клуба верховой езды. Кажется, больше ничего тут и не было.

Грязные часы показывали три двенадцать.

Станция представляла собой просто узкую платформу под открытым небом, рядом с развалившимся домиком. Справа и слева от нее шли кривые изъеденные ржавчиной загородки, когда-то выкрашенные в серый цвет. Дальше – кусты.

«Тут даже повеситься будет одиноко», – говорит мой отец про такие места. По-моему, это очень глупо, потому что в компании вешаться он ведь тоже вряд ли захочет, или как? Да и представить себе, что папа однажды где-нибудь с восторгом воскликнет: «Вот! Вот ТУТ мне бы хотелось повеситься!» – было трудно.