Своим путем - [13]

Почувствовав мой пристальный взгляд, незнакомка подняла карие глаза, осмотрела меня. Внимательно, чуть иронически.

Замирая, я продвигаю ногу к верхнему краю покатой подставки для ног под столом и продолжаю смотреть на нее. С надеждой. Карие глаза чуть улыбнулись, женская туфелька коснулась моей ноги под столом.

Жду на улице с бьющимся сердцем. Вот закрылась библиотека. Незнакомка подошла и молча взяла меня под руку.

На столике кафе дрожат блики от фонарей, скрытых в листве деревьев. Шумит Буль Миш. Мы прижались друг к другу в углу полупустой террасы. Молчим, ощущая, как просыпается волнение, захватывает нас. Ее колено прижимается к моему. Тонкие пальцы сплетаются с моими. Мягкие волосы щекочут щеку и шею. Теплые, умелые губы ищут мои.

Зачем я заговорил?

Мы так легко и естественно катились молча к полному слиянию. Незнакомые, но захваченные единым порывом. Мимолетным опьянением. Возможно, что завтра, встретив меня, она только кивнет и чуть улыбнется глазами. Но останутся в памяти, как жемчужины, неповторимые мгновения зачарованного вечера и пьяной ночи.

А я заговорил. Стал спрашивать, рассказывать о себе. Чары рассеялись. Ей стало скучно.

Когда я проводил ее до дома, она по-дружески поцеловала меня. И слегка оттолкнула.

Растерянный, пристыженный, брожу по пустынным улицам. Опять не так. Зачем я заговорил? Хотел быть интересным? Хотел сблизиться с нею?

А какое ей было дело до меня? Я был лишь частицей таинственного вечера, который так увлекательно начался и мог так чудесно окончиться. А я все испортил. Что помешало мне?

«Сибирский медведь неотесанный», — смеялись надо мной друзья, когда на следующий день я рассказал за кружкой пива о несостоявшемся романе. Студентки с улыбкой смотрели на меня. Колено Жаклин прикоснулось к моему под столом. Обиженно отодвигаюсь. И она смеется надо мной?

Было больно и обидно. И досадно, что я не умею через что-то переступить. Манящие девушки Латинского квартала оставались по одну сторону невидимой черты, я — по другую.

Знания…

Знания Латинский квартал раздавал щедро, всем желающим.

Меньше всего ценились обязательные знания, которые давал факультет. Они были нужны для сдачи экзаменов и зачетов. Это был принудительный ассортимент. А принуждение, как известно, злейший враг образования и культуры.

Кроме библиотеки медфака — скучной и ненавистной, — в Латинском квартале были две любимые библиотеки: Сорбонны и Святой Женевьевы. Там легко читалось. Просто так, для себя. Бескорыстно. Ламарк и Тейар де Шарден, Бергсон, схоластики средневековья и витиеватый Аристотель — они оставили глубокий след в моей памяти. О них мы спорили за столиками кафе. Именно там, за кружкой пива на Буль Мише, рождалось в жарких спорах умение мыслить и отстаивать свою точку зрения.

Библиотека Сорбонны, о которой я уже упоминал, была тихой и уютной, погруженной в мечту. Когда я уставал от чтения, я садился на подоконник настежь открытого окна и смотрел вниз, на мощенный плитками дворик, где одиноко сидели в каменных креслах Виктор, Гюго и Луи Пастер, опустив головы под тяжестью великих мыслей и голубиного помета. Пока служитель шепотом не сгонял меня с подоконника.

Библиотека Святой Женевьевы — мы звали ее Сен-Жинет — была веселой и шумной. В холле и на лестнице спорили и шумели. Как хорошо вписывались в стиль Сен-Жинет некоторые из ее постоянных посетителей! Например, мрачный оригинал в сандалиях на босу ногу и римской белой тоге, который ровно в шесть часов величаво всходил по мраморной лестнице библиотеки. До чего же хорош был этот «римлянин», когда он вынимал из-под тоги термос с кофе и пластмассовый складной стаканчик! Или математик с песочными часами и дегтярно-черными волосами, тщательно нарисованными черной лаковой краской на совершенно лысом шарообразном черепе.

Библиотекам Латинского квартала я многим обязан. Они меня научили ценить прошлое, относиться с уважении к тем, кто думал и писал задолго до нас.

У каждого, кто провел свою молодость в Латинском квартале, осталось свое воспоминание о нем. «Мой» Латинский квартал — это тот небольшой отрезок пути, вверх по улице Сен-Жак и вокруг Пантеона, который я проходил, опьяненный чтением, поздними вечерами, когда закрывались библиотеки.

Ночью Латинский квартал был особенно близким, осязаемым. Вот я поднимаюсь по улице Сен-Жак, вдоль длинного, темного, опустевшего здания Сорбонны. Мимо лицея Сен-Луи. Иду по пустынным улицам вдоль стен и ощущаю то тепло, то безразличие, то враждебность. Они исходят от стен.

У Сорбонны легко и уютно. Плоское здание полицейского участка источает подозрительность и враждебность. Юридический факультет — холодную чопорность.

Иду не спеша, прислушиваюсь к смене ощущений. Знаком каждый камень. Вот кончается тротуар под ногами, ступаю на шероховатую мостовую площади. Она выпирает пологим горбом, точно надулась от гордости: на ней темнеет Пантеон. Перед ним вытянулись казенные фасады юридического факультета и полицейского участка. Тяжелые бронзовые врата Пантеона за шестью толстыми колоннами всегда закрыты, отгораживая пыльный покой великих мужей от бренной суеты простых смертных.