Своенравная красавица - [57]

Он опять умолк, и опять никакого отклика. У Джонаса появилось странное ощущение неудобства, словно он обращается к призраку. Это его раздосадовало, и когда он снова заговорил, в голосе явственно проступало раздражение.

— Я больше не стану упоминать о позоре, который ты навлекла на себя и на всю семью. Скажу только, что я ожидаю от тебя соответствующего содеянному греху покаяния и надеюсь, что безупречностью своего поведения в будущем ты загладишь прошлые проступки. И заметь себе, Черити, с Дарреллом Конингтоном ты не встретишься больше! Это я решительно запрещаю.

На этот раз Черити наклонила голову, но в знак ли согласия или чтобы просто показать, что слышит его, Джонас не мог бы сказать с уверенностью. Зато вмешалась Сара, взволнованно и чрезвычайно дерзко:

— Как это возможно, Джонас, чтобы Черити и сэр Даррелл не встречались, живя в двух милях друг от друга? Кроме того, он хочет жениться на ней.

— Дерзкий язык, Сара, самое худшее в женщине, — сурово упрекнул ее брат. — Вспомни, что, хотя я решил не обращать внимания на то, что ты сознательно пренебрегаешь моими требованиями, еще не поздно наказать тебя за непослушание. Ты не настолько глупа, чтобы поверить прекрасным речам Конингтона о браке. Единственным резоном — если у него действительно имелись честные намерения, в чем я сомневаюсь, — был ребенок. Ребенок умер, соответственно не возникнет больше и разговоров о браке.

Он направился к двери, бросив через плечо:

— Я не намерен тратить здесь попусту время в праздной болтовне! Пока меня не будет, вы обе во всем должны повиноваться моей матери.

Он вышел, и Сара, озабоченно посмотрев на свою подругу, бросила шитье и опустилась на колени возле дивана. Черити отвернула голову в сторону, чтобы Джонас не видел ее лица. Ее глаза были закрыты, но горькие слезы медленно текли по щекам.

— Миленькая моя, ну не плачь! — горячо заговорила Сара. — Джонас, жестокий и злобный, расстроил тебя, хотя ты и так болеешь, но ведь он и говорил только для того, чтобы сделать тебе больно. Прошу тебя, не обращай на него внимания!

— Как я могу не обращать внимания, если он говорит правду? Да, это так! — И в ответ на негодующее возражение Сары: — Я знаю это с того ужасного дня.

— Не верю! Ты что, да каждый знает, как относится к тебе сэр Даррелл, еще с тех пор, когда выбыли детьми.

— Ах, но ты не понимаешь! Сара, ведь это я, я убедила Даррелла остаться в Девоне. И ты полагаешь, он в состоянии относиться ко мне по-доброму, когда из-за меня погиб его сын?

— Родная моя, что ты такое говоришь? Ведь ты сама чуть не погибла, пытаясь спасти ребенка.

— Лучше бы я погибла! — Тихий голос Черити был исполнен отчаяния. — Ах, почему Господь не забрал меня вместо ребенка?

— Черити, послушай меня! Я была там, когда сэр Даррелл вынес вас обоих из воды, и, клянусь, его первая мысль была о тебе. И потом, после этого, когда тебе было так плохо, он приезжал сюда каждый день, хотя ему нелегко появляться в доме Джонаса, причинившего ему столько зла. Какие могут быть сомнения в глубине его чувства к тебе! — Она умолкла, придирчиво изучая лицо кузины, потом махнула рукой. — Ты мне не веришь!

Черити покачала головой, но из благодарности сжала руку своей младшей подруги.

— Я понимаю, что ты готова на все, лишь бы утешить меня, но не стоит, Сара, прошу! — На мгновение она прижала к губам свободную руку, пытаясь унять их дрожь. — Никакие слова, даже самые добрые, не могут поколебать моей уверенности, что мне есть за что корить себя.

— Мои — да, возможно, — задумчиво произнесла Сара, — но вот если бы сам сэр Даррелл… Думаю, он убедил бы тебя бросить эти глупости. Разве нельзя ухитриться как-нибудь…

— Нет! — резко перебила ее Черити, приподнявшись с подушек. — Сара, я запрещаю тебе! Я отказываюсь видеть его! — Она упала на диван, не сдержав рыданий. — Я не смогу теперь посмотреть ему в глаза, между нами смерть этого невинного младенца.

Сара не согласилась с этим, но по лихорадочному блеску глаз Черити и пятнам румянца, выступившим на бледном лице, поняла, что спорить дальше бессмысленно и вредно. Поэтому она устроилась поудобнее, утешая себя мыслью, что, как только Черити поправится, она по-иному посмотрит на трагедию и придет к выводу, что ей не в чем себя винить.

Однако в этом отношении Черити не изменилась. Она немного окрепла, но вместе с физическими силами росло и ее упорство. Много раз Сара пыталась завести разговор о встрече с Дарреллом, и каждый раз Черити отвергала это более спокойно, чем поначалу, но и с большей решимостью. Это было единственное, в чем хоть как-то проявлялась ее сила духа.

Ко всему же остальному она относилась с безразличием отчаяния, которое поглотило ее в тот несчастный день и переросло со временем в полное равнодушие к жизни. Черити не трогало, что кратковременная доброта тети испарилась и что ее собственная апатия вызывает множество резких нареканий. Черити знала, что Генри Мордисфорд все еще живет в Дауэр-Хаус и тайно встречается с Сарой, но не могла заставить себя подыскать убедительные возражения или хотя бы предостеречь подругу. Когда-то жизнь казалась ей прекрасной и многообещающей; теперь же Черити воспринимала ее как утомительную обузу и ежилась при мысли о пустых годах, что потянутся перед ней нескончаемой нудной вереницей. Чего ей ждать от будущего, кроме одиночества и печали? Она и так уже почти не жила, неся сквозь череду долгих бессмысленных дней и ночей тяжкую ношу скорби — свою единственную реальность.