Своё никому не отдам - [16]

* * *

На следующий день с Натальей и Федоткой убыл домой. Юный князь уже мог есть жидкую несолёную размазню и более менее отваживался ходить. Заживало его горло. Но говорить по-прежнему боялся.

Карета катила не торопясь. Кучера Василия предупредили, что одного из пассажиров тряска может сильно обеспокоить, вот он и старался объезжать колдобины. Недалеко отъехали и нагнали идущего пешком доктора — Наташиного батюшку. Гриц пригласил того в карету — места хватало. А чуть погодя оторвался от своих нелёгких дум об уготованной ему судьбе, и спросил.

— Филипп, почему ты не на лошади? Видел же я конюшню у тебя на дворе.

— Это для приезжих. Сам-то я коня обиходить времени не имею. Да и не так он мне часто бывает нужен, чтобы держать своего. Обычно присылают за мной экипаж. А уж карету или телегу — это как получится. Основная масса пациентов в городе живёт.

— Так ведь, пап, на тележке подкатить — это же респектабельней, чем на своих двоих добраться, — поддержала Гришино недоумение Наталка.

— Вот вы о чём, — улыбнулся доктор. — Взрослеете, однако. Статус, репутация, положение в обществе — много есть слов, обозначающих иерархию особей нашего вида — хомо сапиенсов. И усилия, употребляемые людьми для занятий как можно более высокого места на лестнице такого рода отношений, наполняют мою душу глубокой скорбью. Если бы те старания, что тратятся на создание атрибутов респектабельности, употреблялись на добрые дела, сколь бы лучше был мир!

Доктор помолчал немного, поглядывая на ребят, но они только переглядывались озадаченно. Поэтому он продолжил пояснять свою мысль.

— Вот эту дорогу можно вымостить камнем, и тогда колеса перестанут нарезать колеи, и ездить станет удобно даже в самое сырое время. Средств для такой работы требуется не больше, чем на содержание парадного выезда боярина Чухнина.

Гриша припомнил колымагу, изукрашенную так, что от её сияния на солнце невольно прищуривался, восьмёрку серых, в яблоках лошадей, шитьё на мундирах гайдуков, форейторов и стоящих на запятках лакеев. Пожалуй, прав доктор. Интересное дело, а ведь государь-батюшка пользуется этой самой каретой, которую без труда везёт пара лошадок. Её кожаную поверхность Васька натирает обувной ваксой и полирует бархоткой, а из украшений здесь — только гербы на дверцах. Латунные, кажется.

Статус царя выше статуса боярина, но хлопот с ним меньше, и, соответственно, расходов. Вот об этом и рассказал.

— Не вполне ты прав, царевич, — улыбнулся Филипп. — Когда государь встречается с иноземными монархами или их посланниками, вот тогда атрибуты высокого статуса выставляются по высшему разряду.

— Точно! Тронный зал, парчовые одежды, гвардейцы в сияющих латах, — Гриша вспомнил, как присутствовал на церемонии встречи германского короля. — А, стало быть, перед своими слугами папенька не выпендривается — они и так ниже него, во что бы ни рядились. И его внешняя простота как раз и подчёркивает более высокий статус. Точно, боярин Чухнин парадным выездом пользуется, когда к другим боярам едет, а по городу много проще передвигается. А почему тогда к царскому терему при полном параде прибывает?

— А это — выражение почтительности. Мол, вот он я, в лучшем виде прибыл приветствовать лучшего из людей, мне известных, словно на праздник сердца и души, — Филипп улыбнулся. — У нас на Земле в стародавние времена самые могущественные властители, случалось, атрибутику высокого статуса задействовали на постоянной основе. Вплоть до того, что считались богами, или их потомками, а уход за своими особами обставляли разными церемониями. Скажем, подавание башмаков или подштанников доверялось отдельному приближённому. Словом, этикеты доводились до такого уровня, что, скажем, гвардейцы, подхватившие королеву, падающую с лошади, были казнены, потому что им запрещено было к ней прикасаться. Хотя, жизнь её они спасли.

Здесь на Посейдонии, наверняка имели место сходные случаи, просто я не столь осведомлён.

— Так, ты пришелец, — Федот произнёс это неуверенно. — Говорят, они обычно недолго живут.

— Всяко бывает. Меня Милена выходила. Я, когда появился здесь, встретил её в лесу за сбором лекарственных трав. И ничего тревожного в своём организме не примечаю уже, почитай, пятнадцать лет. Она меня сразу напоила молоком и кормила обильно. Всех несушек перерезала, помню, и поросёнка-недоросля заколола. Это в начале-то лета.

Опять замолчали. Гриц думал о дорогах. Колёса кареты как раз хрустели палками, набросанными в низине, видимо в период дождей, и сейчас ушедших в глину. Проезжие гатили, протаскивая телеги через непролазную грязь. А вот как выбрались из лога, так сразу стало ровнее.

* * *

Филипп вскоре сошёл. Ему тут надо брать правее к дому боярина Проскурина.

— Наташ! А почему твой папенька сразу с нами не поехал? Знал ведь, куда мы направляемся. А он ни свет, ни заря умчался на своих двоих?

— Это потому, что ужасно рассеянный и непрактичный. Уйдет в себя и что-то там сам себе думает. А на то, что творится вокруг, даже и не смотрит. Он всё время о чём-то размышляет, случается, что и отвечает невпопад. Вернее, впопад, но неожиданно, словно мысли твои прочитал и невысказанные вопросы растолковал.