Своё и чужое: дневник современника - [5]

1 мая. Экскурсия с ленинградцами. Вначале были сердиты и недружелюбно настроены, но вскоре оживились, подобрели, а в конце и вовсе преобразились. Многие сами прошли войну. Чтобы заставить их снова вернуться в минувшее, надо к собственному восприятию войны примешать чувства военного поколения. Дело это трудное, легко, помимо прочего, сбиться на беспристрастность и отчуждённость при многократных повторах. Подобное замечал у многих экскурсоводов: рассказывают о подвиге, а думают о гастрономе. Стремлюсь каждый раз заново сжиться с предметом повествования, увлечь слушателей своим волнением и заинтересованностью. Часто удаётся, и тогда речь льётся свободно, а рассказ приобретает характер первозданности. Если настроения нет, то выручает только опыт.

После экскурсии меня отвела в сторону пожилая пара, оба в наградах. Он спросил: — Вы упомянули Машу Виноградову. Откуда знаете о ней? Я объяснил. Мужчина пожал мне руку, а его спутница сказала, что про Виноградову они слышат из чужих уст впервые и потому очень мне признательны. Оказывается, оба — малоземельны, Машу знают хорошо. Она была единственной женщиной, которая в составе десанта Куликова высадилась в Станичку 4 февраля. Жива, работает в Москве, переписывается с однополчанами.

23 лет

12 мая. Из рабочей поездки. Наслушался вздохов и классических восклицаний. Как всё-таки агрессивна и всепроникающа пошлость обывателей. Как они бесцеремонны в общежитии и уверенно — наглы в своих притязаниях. Налёт культурности делает таких людей ещё более отталкивающими.

Наблюдал проводы новобранцев. Сотни лет уживаются в этих проводах два противоположных чувства, которые роднит настроение тревоги и беспредельного излияния.

19 мая. Осознал, что безгрешным и бесстрастным всю жизнь не проживёшь, даже оправдывая подобную позицию мерой терпимости или неприятия. В каких пределах можно оставаться спокойным за совесть? Всякий раз следует решать самому, но дрянь не щадить, несмотря на поражения.

30 мая. Как и декабристы когда-то, с нетерпением жду вестей из Франции. Не может быть, чтобы всё это закончилось пустяком. Решительность поразительная, растерянность и слабость явные.

11 июня. В двух могилах на Арлингтонском кладбище погребена человечность Америки. Равнодушное и злое общество, развращено подачкам и тщеславием.

25 июля. Дома почти не бываю. Теплоходы и автобусы, люди и люди, почти все на одно лицо, по-детски капризные и требовательные, часто бестолковые. Поражаюсь предприимчивости местных дельцов, деньги выжимают из каждой мелочи. Наши курорты — вещь скучная и однообразная, карусель для взрослых, которые, однако, довольны. Всё это ерунда, но когда мимо меня пронесли 20-летнего парня, почудилось, что хоронили меня самого. Со всем смирюсь, всё пойму, но только не это. Как неестественно плотно были сжаты веки на матовом лице

В разных местах завариваются крупные события и понимаю, что должен за ними поспеть, чтобы остаться думающим человеком. Не того сорта, которые из кожи вон лезут, чтобы о них узнали все Непрерывная осмысленная работа где бы то ни было, без фальшивой заботы и шума, даёт большую пользу, чем кратковременные эффектные выпады.

27 октября. Через пару дней уезжаем. Колебался, представляя новую обстановку, трудности. Потом понял, что это не имеет никакого значения. Раньше, позже — всё одно, неизбежное. Терять нечего. Сейчас жду отъезда с нетерпением, гадаю, где буду работать, вспоминаю школу и первый опыт. Робею, но нет ничего труднее, как облекать в плоть будущее.

Новый космонавт, юбилей комсомола и соответствующее отражение на радио и ТВ. Начинаю понимать неизбежность пропаганды для подавляющего большинства, иначе незанятый ум обратится к первобытной основе, как в Чехии Не пришло время для мудрости, приходится рубить сплеча, огрублять. Не скоро наступит на земле царство философов. Мудрецы всех времён об одном, а народ — о другом. Почва есть, условия есть, но только начало переворота, и надобно работать для него. Ни утописты, ни Толстой не ошибались, но они начинали с конца, когда ещё не обозначилось и начало.

За 6 часов перечитал «Остров сокровищ». Славная книга. Тоскую по прошлому, все наши романтики в искусстве — последние его отголоски. С годами книга станет ещё слаще и приманчивей, потому что уже никак нельзя вернуть утраченное. И пираты — не злодеи для нас, а наша невосполнимая частица.

14 декабря. Омск. Почти месяц в школе, веду уроки музыки. Не новичок я, а на что-то надеялся. Напрасно, и трудно мне сейчас, как никогда. Есть дети с серьёзными задатками, но лиц их не видно и жаль. Я смешон, конечно, для 14-летних сорванцов, и они нагло торжествуют. Школа мыслится всеми как обязательное заведение, и потому её давно уже превратили в богадельню для малолетних и в вечный воскресник для взрослых. У мальцов преобладает самодовольство и сытое равнодушие, у педагогов — привычка и покорность. Работать в школе — мучиться ежедневно от несуразностей нашей жизни.

Нет, я был не прав, оправдывая методы наступления. Это не забота о людях, не желание помочь им, а ещё большее развращение их, торможение роста. Туполобые критики школьного дела хотят выдавить из школы жизнь и построить в ней идеальное царство. Надо двигать вперёд все области наших отношений, а не стремиться делать это искусственно только в школе. Сизифов труд.