Своё и чужое: дневник современника - [3]

18 декабря. «Повести о прозе» Шкловского — умная книга, напитала. Всё приобретаю с трудом, многого не понимаю, а природной хватки нет. Какой-то середнячок между обывателем и интеллигентом. А достоинство в полной мере развито у того, кто знает себе цену. Человеку скромных способностей остаётся окунуться в труд и не выделяться, ибо выделение будет амбициозным. Всякая слава у маленького человека короткая, пощекочет ему самолюбие и растает. Истинная слава, не колхозницы и футболиста, прежде всего разумна и, значит, основательна. Здесь есть, что уважать и перед кем преклоняться, потому что субъект славы возвышает людей. Газетная трескотня о «человеке труда» лжива, так как ничего, кроме тщеславия, не прививает. Для нас достаточно уважения близких и окружающих, их удовлетворения нашей деятельностью. Всё остальное неискренне, и не в этом социализм. Что это за «моральные стимулы», если на истовом труде мир держится с сотворения? Почему не работать без подстёгивания? А ежели поощряют разными способами, незачем одно выдавать за другое и прикрываться принципом, что социализм возвысил труд. Жизнь должна быть простой и ясной в своих основах. Между людьми всегда будут сложные отношения, но государству не следует извращать то, что издавна было непреложно.

24 декабря. Через три дня в Москву. Поездки жду с нетерпением, это непрерывное общение с молодёжью 15-17 лет. Интересно за ними наблюдать, слушать и делать выводы. Сокрушаются о падении уважения к старшим, а их часто уважать не за что. Сужу об этом не только по своим школьным годам, но и по работе в школе. Время сложное, а взрослые не на высоте, дидактика же пользы не приносит. Кто не просто износил жизнь, а осмысленно, к тому юнцы сами тянутся. Серьёзность, ум, цельность и благородство они умеют ценить сегодня, как никогда. Равный с равными — определяющее правило в общении, и авторитет обеспечен.

Замечаю, что к людям тянусь, охота с кем-нибудь крепко подружиться. Впрочем, сойдусь не со всяким. Полгода назад пережил три счастливейших дня, когда встретил понимание 18-летний Саша тоже испытал что-то вроде вспышки чувств. Но он уже охладел ко многому и смотрит на человека крайне односторонне и подозрительно. Много о нём размышлял. Со временем из него вырастет крупная личность, а уж добиваться намеченного он умеет. Этот юноша сдвинул, подтолкнул моё развитие. Трезвость взглядов должна быть присуща каждому, но она должна слиться с нравственным восприятием жизни, познанием с высоты добра, веры, правды. Так, как народ осознаёт свою историю в былинах, песнях, сказках. Этому надо учиться, но как раз в воспитании убивают либо одно, либо другое. И вырастают восторженные идеалисты или хладнокровные умники. При всём том, первого меньше.

1968

5 января. Вернулся из Москвы. Изрядно устал, но доволен. Удалось вдумчиво посмотреть на кое-что в музеях, например, открыл Шубина, его героев. Смотрели в глаза друг другу, и складывался безмолвный диалог. После Шубина всё показалось мелким, пропала иллюзия созерцания наедине. Может быть, потому, что совершенно невозможно сосредоточиться: непрерывная суета в залах, смешки, разговоры. Побывал в поэтичном домике Васнецова. Дух его — упрёк современности.

Старый год провожал добрым словом. Там осталось и первое удачное выступление в университете, и июньские ночные откровения, и «Жизнь Арсеньева», и блаженный месяц у моря на раскопках, и, наконец, ещё один шаг к духовной зрелости. Отличный год! Читал ребятам Лермонтова, неумело танцевал, играл в «ручеёк» и вообще дурачился. В группе было 120 школьников, многих я завоевал, а со старшими поговорил доверительно. Чувствуется в них добрая закваска, но встречаются и совсем дички. Среди людей шлифую поведение, приноравливаюсь к разным типам.

Москва смахивает на вертеп, вся из людских муравейников, течёт, оглушает, давит. Я там, как рыба на льду, страшно устаю и в душе проклинаю условия современного существования. Большой город — беда, которую поправить, наверное, не удастся. Привез новые записи. Слушал «Арлезианку» и дрожал от восторга.

7 января. «Моцарт и Сальери»: людей надо оценивать и по уму сердца. Встретил школьную подругу с сыном. Упоение счастьем в глазах, голосе, жестах.

В библиотеке подавленное состояние. Тысячи лет сгустились в сотне томов. Люди изначально были талантливы. Можно сказать: от рубила до спутника. Но нельзя сказать, от наскального рисунка до Пикассо. Получится арифметика, глухое невежество. Восприятие жизни в искусстве всегда было неподражаемо изумительным.

Речь может идти о разных характерах и способностях. Но все, без исключения, обязаны учиться, совершенствоваться всю жизнь.

Тогда не будет полярного различия между индивидами, полнее можно выявить себя в обществе.

19 января. Читал урывками, между учебниками, «Живых и мёртвых». Когда дошёл до того места, где 300 измученных людей с боем выходят из окружения, то не сдержался и заплакал. Что все мои переживания и сомнения по сравнению с тем огромным и жгучим чувством, охватившим миллионы людей в первый же день войны! Что значат все мои размышления о жизни и смерти, которые тогда вмиг обесценились, а Синцов, Серпилин, маленькая докторша, старик сумели подняться выше убеждений эгоистичного рассудка. Без мёртвых не было бы живых, совести, чести, великодушия. И для меня минувшая война то же самое, чем для Герцена был 12-й год. Она закалила, открыла глаза, помогла во многом разобраться и им, и нам. Я задаю себе те же вопросы, которыми мучились в 41-м. Но важно и другое. Мои отцы не прятались за глубокомысленные навязчивые вопросы, когда увидели за ними неизбежное.