Свобода слуг - [30]

В отношении подобного персонажа со стороны тех, кто наделен хотя бы минимальной любовью к родине, следовало бы ожидать категорического осуждения. Но вместо этого авторитетные руководители левых партий его откровенно реабилитировали. На следующий день после конгресса, который указал на Кракси как на одного из высших божеств социал-демократов, секретарь Пьеро Фассини заявил Фурио Коломбо: «Я много раз высказывал свое мнение о Кракси. Кракси – важный политический деятель итальянских левых, сформировавшийся в соответствии с идеями, которые всегда присутствовали в истории Италии: социалистическая автономия – это традиция, идущая от Ненни после Ливорно. Это политический деятель, у которого были интуитивные догадки и который, в частности, раньше многих, даже раньше нас, понял, что итальянское общество меняется быстрее, чем это в состоянии уловить политика. Что политика должна стать во главе модернизации, которой требовало итальянское общество. То, как эта догадка была истолкована Кракси и Итальянской социалистической партией, стало предметом спора, конфликта между нами. Сказать, что Кракси был важным политическим деятелем итальянских левых, не значит разделять все, что он сделал. Историю не пишут дважды, все мы знаем, каков был драматический эпилог истории Кракси и Итальянской социалистической партии. Но этот эпилог не может заставить нас ни стереть его из истории левых, что было бы ошибкой, ни отождествлять исключительно со скандалом «Танджентополи». Кракси – более сложная личность, и его следует рассматривать с учетом того, кем он был. Нам еще представится случай поспорить. Полагаю, было бы полезнее оставить его осмысление историкам, а не политикам. Меня успокоил тот факт, что Конгресс аплодировал, когда я сказал: “Мы – носители великой истории, идущей от Турати к Ненни, а затем к Кракси”. Это означает, что наши люди хорошо понимают это утверждение. Полагаю, что я совершил честный с политической точки зрения поступок»[123].

Ему вторит, четыре года спустя, Вальтер Велтрони: «Кракси лучше любого другого политического деятеля понял, как меняется итальянское общество». Кроме того, его внешняя политика «была великой. Был эпизод в Сигонелле, но также решение сохранить Италию в сфере западной политики, сохранив автономию и достоинства страны». Кракси, как объясняет Велтрони, имел дело с двумя большими партиями, одна из которых была все время у власти – христианские демократы, а вторая, Коммунистическая партия Италии, – все время в оппозиции. Так они образовывали систему, выгодную для обоих – максимум стабильности и максимум государственного долга: «Кракси решил, что правила игры необходимо поменять, поставить перед левыми проблему новых лидеров». Коммунистическая партия при этом несла на себе это огромное пятно – 1956 г., вторжение в Венгрию: «Я перечитал протоколы партийных собраний, от них мурашки бегут по телу». Велтрони в своем портрете изображает Кракси как человека, который придумал партию, отличную от моделей XX в., «гибкую, современную партию, способную вобрать в себя даже гетерогенные ей вещи, но сплоченную вокруг определенных идей». Единственный легкий упрек касается не чудовищной системы коррупции, которую Кракси придумал и осуществил, но референдума 1991 г. по закону о выборах, когда он вместо того, чтобы призывать итальянцев отправиться к морю, «должен был бы воспользоваться этим рычагом, чтобы выдвинуть двуполярную систему. И реформа могла бы осуществиться только при наличии реформистского, а не посткоммунистического руководства»[124].

Замечу мимоходом, что призывать итальянцев не голосовать означает призывать их уклониться от выполнения гражданского долга, четко прописанного в Конституции, которую Кракси как председатель Совета министров поклялся уважать. Для бывшего секретаря Демократической партии это была только ошибка политической тактики. Но что касается интересующей нас здесь темы, следует задать другие вопросы: как может политик, ценящий Кракси, презирать Берлускони? И как может политик, который не презирает Берлускони, встать в непримиримую оппозицию, чья цель – построить не другой двор с другими придворными, а настоящую республику?

Тот факт, что представители оппозиции не чувствуют по отношению к господину глубокую дистанцированность и моральную чуждость, – признак могущества придворной системы и настораживающего отсутствия у политической элиты республиканской культуры. Этого не лишены даже самые яростные противники, поэтому они выступают против господина по неверным причинам и легко склоняются к пониманию и снисходительности. Возможно, самый трагический аспект итальянской реальности состоит в том, что многие из врагов двора не являются друзьями Республики. Они не имеют ни малейшего представления о том, что такое свобода граждан и, как следствие, не могут ни выработать, ни осуществлять политику альтернативы свободе слуг.

По-настоящему невероятный пример отсутствия республиканского духа в рядах оппозиции Берлускони – статья Пьеро Сансонетти, директора Liberazione, органа Партии коммунистического возрождения, написанная после приговора Превити. Уже самое ее начало – небольшой перл искусства превращения враждебности читателя крайне левых взглядов в симпатию путем представления знаменитого узника не врагом рабочего класса, а жертвой государства: «Чезаре Превити в тюрьме, и сам этот факт производит впечатление. Власть имущий в тюремной камере, редкий факт. Мы рады этому? Человек, ради которого пять лет меняли законы и статьи всевозможных кодексов, гражданских и уголовных, чтобы его спасти, богатейший и могущественный адвокат, бывший министр, неприкасаемый депутат, теперь заперт в крошечной камере с решетками, с железной дверью, с раскладушкой, возможно, с газовой плиткой, которой он не умеет пользоваться». После всего этого автор статьи начинает высказывать сомнения по поводу приговора и наказания: «Его следовало осудить, полагаю, если бы были доказательства. Полагаю также, что тюрьма – это чрезмерное самоуправство, ненужная и несправедливая жестокость». Сделав мгновенное сальто в аргументах, достойное классической культуры раболепия, которая видит в законе всегда только инструмент угнетения, а в судьях – тягу к гонениям, он выдвигает предложение принять закон ad personam, который, естественно, будет реализован путем соглашения между большинством и меньшинством: «Сегодня я предлагаю предпринять шаги по освобождению Превити из тюрьмы. И я вижу один-единственный шаг, по-настоящему серьезный и последовательный, который, кроме всего прочего, мог бы привести – в атмосфере столь сильного противостояния правых и левых – к