Свобода от смерти - [12]
Работая над циклом Андрея Рублева, я буквально кожей ощущал Россию, не тогдашнюю, а вневременную.
Раны Руси стали моими ранами:
А совсем рядом мир Андрея Рублева и Вечное возрождение:
Из неразгаданных глубин России был и Сергей Есенин. Его жизнь и поэзия со времен зрелого детства притягивали меня. Моя мама в довоенные годы была знакома с импресарио Айседоры Дункан (жены Есенина) Ильей Шнейдером, рассказы которого о жизни Есенина я слушал еще в детстве в мамином изложении. Ореол загадочности, окружавший поэта, не давал покоя многим исследователям его жизни и творчества. Сколько тут было вымыслов, догадок, сплетен и прочего. Приступая к работе, я прекрасно понимал, насколько велик риск писать в стихах о Есенине, но когда я узнал, что Есенин незадолго до смерти задумал поэму о Пушкине, — страх исчез.
Вся жизнь Есенина — череда стремительных творческих взлетов к вершинам любви и света и не менее стремительных «падений» в тайные глубины человеческой психики. И то и другое — факт человеческого бытия. Человек становится жертвой этих кажущихся противоречий. Самоубийство Есенина есть результат трагического разлада между «противоречивыми» началами человеческой психики.
Во время работы над «Есениным» чувство безысходности и движения по кругу достигло апогея, и я был готов, стоило только «поднести спичку», завершить свой земной путь. Алкоголь в любой момент мог катализировать этот процесс.
Поэтическое исследование Октябрьского переворота и роли в нем Ленина вылилось в работу «Революция (Хотим… и… думаю)». В самом начале я сделал для себя удивительное открытие — язык работ Ленина поэтичен, следовательно, искренность намерений этого человека, его увлеченность идеей без поиска личной выгоды не вызывали сомнений. Мне никакого труда не составило облечь напористость ленинских слов в стихотворную форму.
Когда я попытался переложить в стихотворную форму сталинские слова — у меня не получилось. В его речи отсутствовал ритм, а это — верный признак рассудочности. У Сталина рассудочность была коварной. Психология толпы и ее вождей были мною прочувствованы. Ни толпой, ни вождем я быть уже не мог.
Галерею поэтических исследований завершил образ Никколо Паганини — неповторимого маэстро. Как-то в раннем детстве я по радио услышал это имя, и оно (точнее, загадочное словосочетание «Никколо Паганини») прочно вошло в мое сознание. Аромат первого детского впечатления остался у меня на всю жизнь.
Эпиграфами к поэтическому исследованию «Распятие» послужили слова Мейербера: «Там, где кончается наше воображение, начинается Паганини» и слова великого Листа о Паганини: «Он был велик. Знаем ли мы, какой ценой дается человеку величие?» Паганини, как никто другой на земле, являл собою «мир Дьявола и Бога» в своей творческой ипостаси. Я, как мог, пытался передать это в стихотворной форме. Вся жизнь Паганини — трагическая феерия Музыки и Любви. Финал его жизни был плачевен — невозможность примирения психологических начал, кажущихся полярными, привела к невыносимым страданиям души и тела.
Холод
Паганини стал мне удивительно близок и понятен. Трагический разлад в моей душе достигал апогея. Поэзия не смогла сделать меня свободным — она сама становилась тюрьмой. Ощущение гнетущего одиночества среди людей не покидало меня.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.
Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.
Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.