Свиток благоволения - [37]

До него не доходило, что в рассеянном свете, при том, что проектор светит почти им в глаза, они абсолютно не в состоянии разглядеть выражение его лица. Он заставил себя поднять глаза. Даже в черно-белом изображении она была восхитительна. Такая хрупкая, но точеная фигурка, к тому же без единой из тех несообразностей, которые некоторые мужчины находят привлекательными: нет никаких выпуклостей, бугорков и кричащих выпирающих деталей того или иного рода. Таньси – высокая, стройная, а ее позвоночник еще не приобрел женской изогнутости. У нее тонкое лицо с большими, круглыми, глубоко посаженными глазами. Лэй часто вперял в них свой взор, пытаясь обнаружить глубинную нишу, а находил лишь веселье и невинность. А еще стыдливость. Скромность. Ее светлые волосы в черно-белой проекции на стене напоминали лунный свет. Конский хвост на снимке не был виден. Но если подойти к девушке совсем близко и положить ей руку на плечо, безмятежно улыбаясь и рассказывая что-нибудь, она, возможно, не заметит, как ты пробегаешь пальцами от эластичной ленты на голове до кончиков волос, и в это время грудь твою сжимает и теснит так, что становится трудно дышать, а вслед за тем начинаются другие, менее поддающиеся описанию физические изменения…

Снова заскрипели ножки кресла. Грузный человек обошел вокруг стола, не приближаясь к Лэю. Вместо этого он принялся расхаживать взад-вперед с пультом в руке, его силуэт врывался в фотографическое изображение на стене, и при каждом перемещении кадра браслет на его запястье вспыхивал. Вот Таньси плавает. Таньси на велосипеде. Таньси с двумя одноклассниками – на их лицах то ли раскатистый смех, то ли окаменевший вопль. Таньси на кухне в доме у матери, сидит в том же самом кресле, которое обычно занимал господин Лэй Фуго, когда мать Таньси, разведенная женщина, иногда терявшая присутствие духа, не могла усидеть дома и уходила прогуляться в ночь, оставив свою дочь на попечение любезного соседа…

– Зачем вы это сделали? – снова спросил шептун.

Его интерес словно усилился: сейчас он уже по-настоящему хотел знать ответ, правдивый ответ, причем до того, как закон определит приговор. Второй допрашивавший остановился, повернулся и взглянул на китайца, похоже ожидая ответа сию секунду. Когда, однако, этого не произошло, он опять принялся мерить шагами комнату, ступая в тишине, не потревоженной голосом Лэя.

Щелк! Щелк! Щелк!

Таньси в доме. Таньси во дворе. Таньси одна. Таньси в чьем-то окружении.

– Господин Лэй, будет лучше, если вы расскажете. Ведь суд неизбежен. – Шептун изъяснялся с беспредельным терпением.

Лэй понимал, что его не волнует, сколько времени займет вся процедура. Они будут находиться здесь, в этой убогой комнате без окон все то время, пока во внешнем мире, не имеющем о них представления, ночи чередуются с днями.

– А на суде это дитя непременно будет давать показания. Но ведь ей только десять лет от роду! В суде будет не менее ста человек. Там будут судья, присяжные, адвокаты. Кроме того, будут репортеры, куча репортеров! Конечно же, пригласят чиновников из министерства иностранных дел и комитета по делам содружества наций из Лондона. Пока наше дитя будет давать показания, вся эта публика будет глазеть на нее. – Шепот затих.

Лэй ничего не отвечал. Его внимание приковал снимок на стене. На нем Таньси прижимала к груди Мао-мао, эту ласковую игрушечную панду, подарок из Китая. Это он подарил ей панду. Он до мельчайших подробностей помнил этот случай. Как-то он сказал ей, что она – хорошая девочка, очень хорошая девочка и заслуживает подарка, только пусть обещает никому об этом не говорить. Вначале Таньси ничего не ответила. Но когда он показал ей мишку, голова которого высовывалась из полиэтиленового пакета, она улыбнулась, а Лэй почувствовал легкость в душе. Однако… ее безмятежная улыбка длилась лишь долю секунды. С тех пор она вряд ли сказала ему хоть слово. Она подолгу смотрела на игрушку, часто прижимала ее к себе, сажала ее между собой и ним, как… ну, скажем, нечто вроде щита… Но она не разговаривала, вообще не разговаривала больше с того дня. Даже когда его оставляли с ней наедине, а это случалось часто.

– В тюрьме, – вновь послышался шепот, – власти попытаются как-то уберечь вас от сокамерников. Но вам следует учитывать, что в этой стране в отношении преступлений такого рода существует определенное мнение. Осужденные убийцы и мошенники относят себя к более высокой категории, чем та, к которой вас причислят. Они сочтут своим долгом восполнить ту меру наказания, которую недодаст вам английский закон.

Громила положил пульт дистанционного управления на стол, подошел и встал позади Лэя. Китаец ощутил дрожь в теле. Он знал, что этот человек будет бить его. Наконец-то он даст волю своему ужасному бешенству. Лэй не пошевелился, чтобы хоть как-то защититься. Ничуть. Громила положил свою руку на лоб Лэю и решительно, но без злобы отвел ему лицо назад так, чтобы увидеть его глаза. В таком состоянии оба пребывали с минуту. В глазах, смотревших на Лэя сверху, не было ничего, кроме простого любопытства. Когда мужчина ослабил хватку, голова Лэя упала на грудь. Словно откуда-то издалека он услышал негромкую речь этого человека: