Свинпет - [33]

Бурих угрюмо распорядился:

— Своих похоронить. С волков снять шкуры. Успеть до рассвета. Впрочем, вы все знаете.

Они действительно знали работу, которую предстояло выполнить, могли приступить к ней без напоминания Буриха. Но в любой собачьей стае, как и в стае волков, решения принимаются вожаком. Это закон стаи, если кто-то нарушает его — вожак расправляется с ним или изгоняет, и все одобрят такое наказание. Этому закону подчиняются люди-собаки. Пока все признают вожака, его авторитет непререкаем, а власть в стае безгранична. Но если вожак оступится, его постигнет такая же участь.

Александр и Кирилл разошлись по сторонам, окликая людей-собак и раздавая на ходу указания. Работа закипела.

Катюху состояние жути не покидало. Запах крови шибал в нос и до тошноты кружил голову. Он висел в воздухе над поляной, перебивая все другие запахи. Колени уже ничего не чувствовали, но мысль подняться с колен не возникала. И только появление Буриха заставило девушку зашевелиться и стать на ноги. Глянула в хмурое лицо:

— Я все видела, — пролепетала она, отряхивая с себя хвою.

— Тем лучше, — буркнул Бурих. — Значит, все поняла.

Она испуганно сжалась. В городе удивлялась перевернутости горожан, но эти события совершенно не поддавались никакой логике. Губы дрогнули:

— Как это может быть, чтобы горожане обернулись волками, а собаки превратились в людей? — руки сновали по складкам одежды. — Это мистика или дикий сон? Горожанин — волк, собака — человек. Я даже не верю, что когда-то обезьяна могла стать человеком. Это же нереально. Скажи, что это неправда.

Бурих широко расставил ноги, смял в кулаке бороду, разгладил ее и после этого указал на людей-собак:

— Правда. Они настоящие. — Пауза длилась ровно столько, сколько Катюха смотрела широко раскрытыми глазами на людей-собак, приучая себя к мысли, что все происходит наяву. — В этом мире все наоборот, — продолжил Бурих, когда ее взгляд возвратился к нему. — Это мир перевертышей. Антиподов. Здесь все, что ты видишь после полуночи, и все, что видишь после рассвета, — ложь. Но, может быть, наоборот, я не уверен. Этот город во власти мага Флапо, которого горожане называют Философом. Но и в этом я не уверен, может, Флапо — это Философ, а Философ — Флапо, но, может быть, каждый сам по себе. Ничего утверждать не могу. Все в этом городе перевернуто. Все происходит по воле Философа. Где он сам, я не знаю, никогда не видел. И сомневаюсь, что кто-нибудь из местных жителей видел его. Везде магия. Хотел бы я знать цель Философа, но не знаю. Понять ее не могу. Тебе сейчас лучше пойти спать. Поговорим позже. Теперь мне не до разговоров.

— Не хочу я спать, — отказалась Катюха, крупно вздрагивая телом, словно ощущая на себе тяжелый взгляд Философа.

— Тогда смотри, но не мешай никому, — приказал Бурих. — У них много работы.

Катюха не мешала, прижалась спиной к дереву и наблюдала, как при свете прожекторов хоронили людей-собак и снимали шкуры с волков. Казалось, Бурих одновременно присутствовал повсюду. Волчком крутился среди всеобщей суеты, и эта суета утверждала определенный порядок в действиях людей-собак. Зрелище было мрачным, по коже Катюхи одновременно метался мороз и пот, струйкой стекал по позвоночнику между лопатками, тек по груди, по животу. Топ был мокрым насквозь. Острый сучок дерева больно впился в лопатку, но девушка не замечала.

К утру убитых закопали в наспех вырытую траншею на опушке леса, сверху закидали дерном. Останки волков свалили в кучу, их шкуры — в другую. Тошнотворный запах крови раздирал носоглотку с такой силой, что выносить его становилось все труднее. Катюха отворачивала лицо от поляны, пытаясь поймать хотя бы глоток свежего хвойного воздуха, но помогало ненадолго. Содрогалась. Кровь и смерть. Дикая жестокость.

Не заметила, как рядом очутился Александр. Разгоряченный и подвижный. В глазах что-то нечеловеческое, но даже собачьим это было трудно назвать. Ойкнула, наткнувшись взглядом на грязное незнакомое лицо. Рукава закатаны выше локтей, весь в волчьей крови. Он по-собачьи втянул в себя воздух, повел лицом снизу вверх, и глаза остановились на переносице девушки. Взгляд немигающий. Терпкий звериный дух перебивал все. Она вжалась в ствол дерева, острие сучка вспороло кожу лопатки:

— Ты тоже никогда не видал Философа?

— Никто не видал его, — по-собачьи пригнул голову Александр и наморщил лоб.

— А горожане? — Катюха не отрывала спины от дерева. — Они приветствовали его. Я сама это слышала.

— Мы тоже приветствуем Философа, — сказал Александр, растягивая губы, как обычно делают собаки, когда оскаливаются. Всего на мгновение на лице Александра возник едва уловимый оскал, но девушка поймала мгновение, и Александр понял это, тут же вернул лицо к прежнему виду, продолжил уверенно: — Потому что философия мудрости в волчьей смерти! — воскликнул он убежденно и зло. — Слава Философу! — Почувствовал недоверие и недоумение у Катюхи, настойчиво застолбил: — Я не шучу. Сейчас не до шуток, — показал на окровавленные руки.

Она подалась в сторону, сучок больно процарапал по всей спине, оставляя кровавую отметину, особенно пронзила боль, когда острие сучка прошлось по позвоночнику, оторвалась от дерева и на шаг отступила. Последовала пауза, резкая боль от сучка и грязные окровавленные руки Александра сбили Катюху с мысли, наконец, пролепетала: