Свифт - [23]

Генрих Гейне по сравнению со Свифтом — даже в наиболее злых проявлениях своего блестящего остроумия — добродушен.

По своему размаху, по страстности, по неутомимости многие места «Сказки о бочке» напоминают те удары, которым занимаются в летних садах любители испытать свою силу на головах кожаных чучел; их бьют до тех пор и с таким остервенением, пока они не разлетаются в клочья.

2

Кто же является объектом этого неслыханного озлобления?

Кого бьет Свифт? На. кого он обрушивается?

Всех объектов его сатиры трудно (перечислить. Их много. Причем он бьет во все стороны. Бьет походя, ног конечно, не забывает о главной цели.

Кто его враги, которых по его отношению к ним, нельзя иначе назвать, как заклятыми?

Начнем с писателей.

Делает ли он какой-нибудь выбор и обвиняет ли он, осуждает ли он, как это делает даже самый строгий судья, одних строже, других мягче?

Нет. Ему ненавистны писатели. Самый институт литературы, — разумеется, в той обстановке, в какой, по его мнению, нельзя от него ждать никакой плодотворной работы.

Если жизнь так лжива, тяжела и неинтересна, то описания ее должны быть, как правило, тоже неинтересными, и единственный их удел — быть преданными забвению.

«Надо сознаться, что как ни велико число писателей и как пропорционально ни многочисленны их произведения, но их с такою поспешностью гонят прочь, что они ускользают из памяти и укрываются от взоров. Замыслив писать настоящее послание, я приготовил обширный список заглавий для преподнесения Вашему Высочеству в виде несомненного подтверждения моего свидетельства. Книги только что появились, и обложки красовались, наклеенные на всех дверях книжных лавок и на всех углах улиц, но когда я через несколько часов вернулся еще раз пересмотреть их, то все они были уже содраны и на их местах наклеены новые. Я осведомился, о них у читателей и книгопродавцев. Но расспросы мои были тщетны. Память о них исчезла и следы их было невозможно отыскать. Меня даже осмеяли и дразнили, как шутника и педанта, лишенного вкуса и изящества, невежду в текущих делах, не имеющего понятия о том, что творится в высшем свете при дворе и в городе».

Тут как будто выходит, что книги эти не пользуются вниманием в высшем свете, при дворе и в городе? Но может быть эти книги имеют хоть какую-нибудь иную ценность?. Может быть Свифт видит в них что-либо интересное? Ведь двор и высший свет он презирает. Для Него отношение двора и высшего света не указ?

Да. Не указ. Он презирает высший свет и двор. Но в том, что высший свет гонит прочь писателей Свифт видит лишний довод против писателей же.

В ненависти своей к противнику он блокируется с другим противником, которого ненавидит так же страстно, как и первого.

Он продолжает издеваться:.

«Я могу лишь в общих чертах заверить Ваше Высочество, что у нас изобилие познаний и ума; указать же что-нибудь в частности — задача для моих слабых способностей слишком, так сказать, щепетильная».

И вот как зло Свифт определяет случайность, незначительность художественных произведений его времени и как пытается доказать законность забвения для них:

«Если бы в ветренную погоду я осмелился уверить Ваше Высочество, что широкое облако на горизонте похоже на медведя, другое облако, в зените, имеет вид ослиной головы, третье, на западе — прямо вылитый дракон с когтями, Ваше Высочество, подойдя через несколько минут проверить, правду ли я говорил, нашли бы конечно, что все облака изменили вид и положение и появились новые, и со мной Ваше Высочество могли бы согласиться лишь в том, что облака есть, но признали, бы, что относительно их зоографии и топографии я сильно ошибся».

Казалось бы, достаточно образно и сильно показана случайность, легковесность и ненужность (по его мнению) современной ему литературы?

Но Свифт не был бы Свифтом, если — бы он на этом или подобном этому абзаце закончил свое отрицание.

Нет, Свифт должен вернуться, чтобы: еще раз ударить, чтобы еще раз плюнуть, чтобы до конца осмеять и оплевать ненавистный предмет.

«Но наставник Ваш станет, может быть, упорствовать и опросит:

«Что же сталось с теми громадными кипами бумаги, которые должны были пойти на такое множество книг? Могли ли они уничтожиться так совершенно и внезапно, как он (т. е. я) утверждает?» Что могу ответить я на такое коварное возражение? Не пристало мне при расстоянии, отделяющем меня от Вашего Высочества, посылать Вас для проверки к навозным кучам и булочным печам, к окнам публичных домов и к грязным фонарям. Книги, подобно своим авторам — людям, имеют только один путь для входа в свет, но зато десять тысяч путей для выхода из пего с тем, чтобы более не возвращаться».

И опять-таки Свифт не был бы Свифтом, если бы он и на этом ¹ закончил свой выпад. Он еще раз возвращается, чтобы окончательно втоптать в грязь, предать забвению и осмеять несколько имен, которые приходят ему на ум, которые легче вспомнить, нежели другие.

«Говорю Вашему Высочеству с полной откровенностью, что все сказанное здесь было чистейшей правдой в ту минуту, когда я писал; но я конечно не могу отвечать за революции, которые могут произойти прежде, чем Вы успеете прочесть это».