Свидания в непогоду - [57]

— Давайте разберемся, Андрей Михалыч, — повторил он, стараясь припомнить доводы специалиста против душевой и ничего существенного не вспоминая. — В самом деле, моечные машины у нас будут…

— Вы это серьезно? — усмехнулся Андрей Михалыч. — Они же только для деталей. А наружная обмывка?

— Я понимаю… Но лучше уж действовать по пословице: семь раз примерь — один отрежь.

— В архив пора эту пословицу. Вот! Семь раз отмеряем — только время теряем. Надо один раз отмерять, но наверняка!

Продолжать спор едва ли было необходимо. Но понимая отлично, что для Лесоханова дело было всегда делом и никакой дипломатии в ущерб этому делу он не признавал, Шустров не мог уже просто отступить перед его несговорчивой убежденностью. Отступить — значит показать, что без помочей ты не можешь сделать и шагу; когда же нибудь должен быть этому конец… И Шустров терпеливо и твердо стал говорить, что с душевой этой можно бы и подождать, что уже довольно он взял на себя ответственности, разрешая сверхсметные расходы и, наконец, решительно заявил, что хлопотать он больше не будет.

Андрей Михалыч грыз ноготь и, поершившись, кажется, остывал. Он думал о другом. Всё-таки что-то сильное в Шустрове было, — ведь умеет, если надо, и деньги выколотить, и порядок навести, и не зря же вкраплены в зрачки эти волевые точечки. Но, как бывало и раньше, его смутил непреложный тон шустровской речи, — какое у человека основание считать, что прав только он, а остальные — нет?

— Не надо хлопотать, Арсений Родионыч, — сказал он. — Сами поедем, сами всё уладим.

— Как это — «сами»? Кто «сами»?

— Кто-нибудь из наших ребят. Агеев, хотя бы…

— Это не выход, Андрей Михалыч. Какая разница — кто поедет? Дело в существе.

— Вот именно — в существе («ты ему про Фому, он — про Ерему!» — опять насупился Лесоханов). — От душевой мы всё равно не отступим. Давайте, если хотите, с людьми посоветуемся.

— Чего же советоваться? Отвечать-то нам с вами!

Лесоханов ушел тогда ни с чем. Работа на котловане свернулась, и Шустров, не зная, чем всё кончится, досадуя на эту неопределенность и на себя, в мастерских пока не показывался. А дня через три явился к нему Агеев:

— Арсений Родионыч, от народа нашего просьба: на производственное совещание приглашают.

— Какое? По какому вопросу?

— Да всё насчет душевой…

И вот, прислушиваясь к неторопкому перестуку мастерков, вспоминает Андрей Михалыч это самостийное производственное совещание. Сам он о нем не думал — предпочитал решать дела без лишних дебатов, но стоило сказать в мастерской о судьбе душевой (а не сказать нельзя было), как народ взбеленился. И, чего Лесоханов меньше всего ожидал, — пошли тут разбирать по косточкам Шустрова.

— Ему к чему душевая — руки за спину и гуляй по мастерским, — замахнулся первым Алеша Михаленко.

— А что, — подхватил Миронов, — может, он с коммунальным душем перепутал?

— Ничего удивительного! В технике он силен: боится на трактор сесть.

— Верно говорят, ребята: портфель таким, должно быть, с самого рождения к пупку привязывают…

— Погодите, ребятки, — вмешался Лесоханов. — Больно уж вы так — единым махом… Мы же о душевой, а не о Шустрове.

— Давайте решим по-рабочему, Андрей Михалыч, — предложил Агеев. — Соберем хотя бы сейчас производственное совещание, и пусть Шустров доложит, в чем дело.

Андрей Михалыч не ожидал такой активной реакции на свое собственное предложение. Он не хотел обострять отношений с Шустровым, надеялся, что со временем коллектив подшлифует его и они сработаются. Но на самом совещании всё обошлось без конфликтов. Шустров не заставил себя ждать — пришел без промедлений. Догадался ли он о настроении людей, обдумал ли всё заново, но вопросы выслушал, ответил на них обстоятельно, а под конец сказал, что обязательно еще похлопочет и что сам понимает: душевая нужна.

В ближайшие дни он поехал в город. Пришлось, как он потом рассказывал, и по проектным организациям побегать, и в облисполкоме покланяться, прежде чем душевая получила путевку. Так месяц и сгорел ни про что! «Вот тебе и отмеряли семь раз: а на восьмом хлопот не обобрались». После этого случая уверовал Андрей Михалыч еще больше в силу коллектива: он и подскажет, и мозги вправит, если нужно.

3

Так думал в это мартовское утро Лесоханов, шагая по мерзлой тропе к конторе. День разгорался, окна домов розовели в лучах солнца. По кучам навоза драчливо столовались воробьи.

Пройдя к себе, Андрей Михалыч с удовольствием вдохнул нагретый, припахивавший березовым дымком воздух: «Ух, благодать!» Снял ватник, блаженно прислонился спиной к горячей печке.

В дверь постучали, вошел Шустров:

— Промерзли, Андрей Михалыч? С обхода?

— Благодать, говорю. Теплынь… Присаживайтесь.

Подтягивая в коленях брюки, Шустров сел к лесохановскому столу. Поговорили о погоде, о ремонте техники. Андрей Михалыч высказал свои замечания о работе мастерских.

— Вчера поздно мне позвонили из города, не хотел вас беспокоить, — сказал Шустров, помолчав. — Область совещание созывает. О готовности к весне, об опыте работы.

— Вот и съездите, Арсений Родионыч. Послушайте, что люди доброго скажут.

— Послушать, конечно, полезно. Но дело в том, что должно быть наше сообщение о реконструкции и перспективах ремонта.