Свидание - [13]

В одно воскресенье было очень скучно мне. Катри нет дома, я и пошла к Марусе. Прихожу — она в хате одна. Старой Филипихи не было дома.

— Здравствуй, моя зоречка туманная, — говорю ей, — отчего ты одна дома?

— Да мать в гости ушла.

— А ты никуда? Все дома. Уж не болит ли и у тебя головка, как у нашей Катри? — говорю. — У девушек когда сердце заболит, тотчас свернет на голову.

— Мне таки нездоровится, — промолвила Маруся.

Я, приглядевшись хорошенько к ней, вскрикнула даже, — так она похудела, побледнела.

— Что это ты, сестрица, — говорю ей, — изменилась, это ни на что не похоже! Отчего у тебя такие печальные глазки?

— Может, оттого, что нездоровится, — отвечала. — А что Катря делает?

— Да Катри давно дома нет. Должно быть, по лесу сама мается; взяла же привычку! Уж и мать замечает, уж спрашивала Катрю и меня на исповедь брала. А что я скажу? Отец поглядывает часто на нее, ну, как он спросит!

Рассказываю я долго, передаю свое горе Марусе, а она сидит со мною рядышком и слушает, а сама словца не проронит, как будто оно у нее дорого. «Господи мой! — думаю. — Что это за беда на всех нашла? Откуда она? С чего ей быть? В монастыре больше бы разговорился, чем с своими подругами».

— Нет, душечка, как бы и твоя головка не от сердечушка болела! С тобой, право, тоска берет, как и с Катрей.

Только это выговорила, как видим, бегом бежит Катря. Вбежала, обняла Марусю и поцеловала: «Здравствуй, мое серденько!» Обняла и меня и села возле нас.

— Ты из дому, Катря?

— Нет, я гуляла и прямо сюда зашла.

— Ну, прощай же, Маруся, — говорю, — доброй ночи тебе — пора домой; там матери помочь нужно — убрать хозяйство. А ты не пойдешь, Катря? Уж скоро спать будут ложиться.

— Химочка, голубушка! Маруся, радость моя! Ох, я не могу спать! Я люблю, люблю… Чайченка!

— Да разве мы не знаем? — весело ей отвечаю. — Экая новость нам!

А Маруся так важно ее и спросила:

— В самом ли деле полюбила?

— Зачем ты меня так спрашиваешь, Маруся? Я его люблю!

— Да верно ли? Крепко ли? Навсегда ли? Подумай!

— Боже мой, боже мой! — вскрикнула Катря. — Как я его увидела, так полюбила навсегда! Я с той свадьбы несчастной пропадаю; только ты не замечала.

— Нет, — говорит Маруся, — я замечала, да думала, это так, думала, забудешь…

— Забуду, забуду, когда глаза закрою навеки!

— Ну, дай тебе бог это счастье! — промолвила Маруся.

— Ты достойна его, — говорю я.

Катря бросилась нас обнимать, а слезы такие горькие упали мне на шею.

— Ах, — стала раздумывать Катря, — любит ли он меня, хоть сотую часть, как я его люблю? Может, насмеется? Как вы думаете, сестрицы родные, будет ли он меня любить?

— Тебе лучше, милая, знать. Ты говоришь, не насмеется ль он? — спрашиваю я. — Значит, ты слыхала что от него, видала где-то его? Ты будто вновь на свет народилась. Признайся же и нам о своем счастии.

— Ах, видала! — говорит она. — Я была в лесу, пошла и пошла очень далеко, туда, под любчиковские левады. Шла себе, вдруг слышу: здравствуйте! Глянула — он! — не верю глазам… Не моя ли это дума стала передо мною? Он что-то говорит мне, а я ничего сразу в толк не возьму; только этот голос так приятно и страшно мне слушать…

— Что ж он тебе говорил?

— Кажется, спрашивал, отчего зашла я так далеко… отчего не весела?..

— Что ж ты ему сказала? — все спрашиваю я, а Маруся смотрит на нее пристально…

— Гуляю, говорю ему, я весела… Спрашивал, скоро ли мы будем в Любчиках?.. Говорил еще что-то, — да что в Красном церковь сгорела; что он был на ярмарке, вот когда мы в Любчики ходили в церковь, а его не было. Говорил, что скучно жить на свете… и проводил меня до самого нашего забора… шел рядышком со мной… Ах, спасибо тебе, вечер темный, и тебе, доля моя счастливая!

— Вот еще надо готовиться к новой свадьбе в Любчики Там немножко приударим, Маруся!

— Еще не знаю, — отвечает Маруся, — как матери угодно.

— Да как захочешь, так отпросишься. Уж как ей отказать в этом.

— Может быть, отпустит, — отвечает Маруся.

— Ты чего-то не весела, Маруся; пожалуйста, будем на свадьбе — развеселимся, ударим лихом о землю, — говорит Катря.

— Право, ты очень скучна, — говорю я.

— Голубка моя, — говорит Маруся мне, — я не скучна, а если бы и была печаль на сердце, так люди не разгонят!..

— Только тот разгонит, кого любишь, только тот утешит и развеселит, — отозвалась Катря.

— Полюби кого-нибудь, Маруся, — говорю в шутку.

Она ничего не ответила, посмотрела в это время в окно.

— Счастлива будешь, — сказала Катря.

— А полюбишь ли, Маруся?

— Не шути! — ответила она тихо.

Услышали мы голос Филипихи. Простились и пошли с Катрею домой. Какая она ласковая в этот вечер была! Я такую еще отроду ее не видала.

V

Катря ходила в Любчики к родне, будто бы за́полочи занять. Воротилась домой — лица на ней нет; так что отец, взглянувши на нее, спросил, где она была? И зачем? Если ты такая швея искусная, так старайся, чтоб не занимать по чужим селам. Кажись, найдется, на что заполочи купить. После этих слов отец вышел из хаты, закуривши трубку.

— Что с тобою, дочка моя? — тревожится, допрашивает мать. — Что ты вошла в хату белая, как белочек… Что с тобою, дитя мое родное?

— Ничего, мама, ничего.