Свидание с прошлым - [37]
— Что привело вас к этой мысли?
— То, что фотография мэра в его школьные годы на какую-то секунду заставила меня подумать о вас. Генетический возврат и тому подобная заумь легко объяснили бы такое сходство.
Выражение лица Дерека изменилось.
— Как в случае Карли Хантер Сеймос… — Его глаза отразили работу мысли. — Это объяснило бы, почему Хантеры давали матери деньги на мое образование.
— А они давали?
— Да. Я об этом узнал случайно, когда разбирал бумаги отца после его смерти. Но мать не хочет сказать мне, почему принимала благотворительность от Хантеров.
Стейси крутила в пальцах ложечку, собираясь с духом для следующего вопроса.
— А не платили ли они ей за молчание о чем-то, что она могла знать о моих родителях?
— Это был бы шантаж. — На щеках у Дерека шевельнулись желваки. — Вы хотите сказать, что моя мать приняла бы деньги за помощь в сокрытии какого-то преступления?
Стейси поерзала на виниловом сиденье.
— Я просто говорю, что это могло быть причиной… Хотя на ум приходит с полдюжины причин, почему они давали ей деньги. Как я уже говорила, если она какая-то дальняя родственница, они могли это делать из чувства семейного долга.
Дерек покачал головой.
— Если бы мы были в какой-то степени родства, я бы обязательно узнал об этом за те годы, пока здесь рос. Родство с Хантерами, пусть даже дальнее, считалось бы предметом хвастовства, а не чем-то таким, что надо скрывать. Во всяком случае, моя мать…
Они опять оказались в одном из тупиков, почти полностью разойдясь во мнениях.
— Да, должно быть, мысли завели меня совсем не туда. — Стейси слабо улыбнулась. Но намерения сдаваться у нее не было. Она всем своим существом чувствовала, что наткнулась здесь на что-то важное, и собиралась копать дальше, пока не найдет то доказательство, которое его убедит.
Она решила сменить тему разговора:
— Как бы то ни было, раз теперь мы с вами что-то вроде партнеров, я хотела бы отплатить вам за чудесно проведенное время и пригласить вас на ужин где-нибудь в Хейстингсе — где мне понравится. Скажем, завтра?
Дерек засмеялся.
— Вам совсем не нужно мне «отплачивать». Я угощал вас не в долг. И складчину я не очень люблю.
— А я люблю. Так что уж уступите мне. В Нью-Йорке сейчас это самое обычное дело.
Дерек поморщился.
— Чем больше я слышу о Нью-Йорке, тем меньше он мне нравится. Ну да ладно… — Его лицо смягчилось. — Думаю, что время от времени и я могу сделать так, как хочет кто-то другой. — Он усмехнулся. — Но машину-то мне разрешается вести?
Стейси рассмеялась.
— Перестаньте давить на меня. Вот уж действительно — вы самый яркий образчик мужского шовинизма, какой мне приходилось встречать.
— Но я ведь вам нравлюсь, верно? — тихо спросил он, глядя ей в глаза. Его взгляд стал нежным.
— Да, — призналась она. — Вы мне нравитесь.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Стейси сунула в рюкзак альбом для зарисовок и бумажник, проверила, все ли необходимое взяла. Дерек заедет за ней через три минуты, и она хотела к этому времени уже стоять на улице, чтобы не заставлять его ждать. Убедившись, что ничего не забыла, она вышла из комнаты и остановилась, чтобы запереть дверь. Стейси уже вынимала ключ из замка, когда до нее из конца коридора донесся голос Пэм.
— Да уж, — говорила Пэм, — этот чердак — настоящая историческая сокровищница. Когда я покупала дом у Хантеров, они попросили оставить сложенные там вещи, если они мне не мешают.
— Первоначально это ведь был дом мэра, не так ли? — спросил другой женский голос.
— Вообще-то нет. Это была усадьба Хантеров, пока мистер Хантер не построил тот большой дом на участке на краю города. Я уверена, что вы его видели. Когда семья переехала туда, Уильям остался здесь. Но когда его мать овдовела, он тоже перебрался к ней. Поскольку он никогда не был женат и детей у него не было, Хантеры решили продать дом.
— Вам крупно повезло, — сказала собеседница Пэм. — Это просто шикарное помещение для гостиницы.
Голос затих, и Стейси поняла, что они прошли дальше по коридору. Она положила ключ в карман куртки и торопливо пошла к выходу, размышляя над услышанным.
Какие неожиданности можно откопать, если порыться на чердаке? Она подумала о том, как относится к ней Пэм. Вряд ли эта женщина позволит ей беспрепятственно подниматься на чердак и копаться там в вещах. И она даже не осмелится спрашивать у Пэм разрешения, если собирается выполнять требования Дерека. Впрочем, она подозревает Пэм только в том, что та влюблена в Дерека и ревнует из-за его дружбы с ней, Стейси.
Она припомнила вчерашнее возвращение Пэм в гостиницу — растрепанный вид, грязные следы на ковре. Кто-то вытер их либо сегодня рано утром, либо вчера поздно вечером. Теперь Стейси спрашивала себя, могла ли Пэм из ревности отправиться за ней и надрезать веревки моста?
Она попробовала представить себе этот сценарий, но он не совсем получился. Даже если учесть ее вчерашний вид, Пэм казалась слишком чистоплотной для такого дела. Следы тоже нельзя было считать уликой. Весь город был в грязи от таявшего снега и льда, и Пэм могла испачкать туфли где угодно.
Ее мысли вернулись к чердаку. Как бы им с Дереком попасть туда и осмотреть его? Да и вообще, согласится ли он на это? Ведь он все-таки шериф и связан определенными юридическими ограничениями. Если он захочет обследовать чердак на законном основании, то ему придется получить на это ордер. И что он сможет сказать в обоснование своего требования? Она насмотрелась достаточно детективных фильмов и телевизионных шоу-расследований, чтобы понимать, что ордер не выдается без серьезной причины.
Однажды осенью художница нарисовала на стене заброшенной тюрьмы картину, с которой пришла в этот мир любовь. Любовь нелёгкая, полная осенних встреч и расставаний. Любовь дерзкая — и уязвляющая творческое самолюбие, и готовая встать на защиту. Любовь, готовая уйти на войну... от любимой? Или ради неё? От первой картины до последней — только одна большая осень-жизнь. А за последней осенней точкой — новая, ещё большая любовь.
Она не из того теста, чтобы падать в обмороки. За её плечами — допросы, слежка правоохранительных органов, разрыв отношений с теми, кого иметь в кругу «своих» совесть и принципы ей не позволяли. Чего только не было: закрытые двери, боль и кровь потерянной маленькой жизни, остановка сердца и беспросветное безголосье. Порой драма проникала с оперной сцены в её жизнь, порой она плутала не теми путями. Но даже если на шее её песни стягивалась удавка, она оставалась верной своему певчему сердцу.
Интересные встречи иногда случаются, казалось бы, в самый нелёгкий момент жизни. Даже если ты на костылях и с фингалом под глазом — не расслабляйся, будь во всеоружии! И не забудь о лёгком макияже.
Семья с бурбоном в крови и кровь на руках. Когда Купер МакКуин просыпается после ночи с прекрасной незнакомкой, он обнаруживает что его ограбили. Единственное, что пропало - бутылка бурбона стоимостью в миллион долларов. Похититель - загадочная женщина по имени Пэрис - утверждает, что бутылка по праву принадлежит ей. В конце концов этикетка гласит, что это собственность семьи Мэддокс, которая владела и управляла винокурней «Красная Нить» еще со времен Гражданской воны, пока не вышла из бизнеса по никому не известным причинам… Никому кроме Пэрис.
«Мы — дети Мегаполиса. Им порождённые, им же и сожранные. Урбанистический каннибализм. Настоящего ничего не осталось». Или осталось? Узнайте ответ вместе с главным героем рассказа — поэтом-бунтарём, пытающимся сохранить своё естество в мире одноразовых чувств и синтетических эмоций.
Он смеется над твоими мечтами, скручивает тебя в узел, стирает в пыль. Он бьет наотмашь и делает подножку, когда ты пытаешься подняться. Но если ты встанешь и пойдешь дальше, боли не будет. Большой город снисходителен к отчаянным самозванцам.