Светящийся ключ - [8]

Мэри усердно работала. Она была еще в том возрасте, когда театральным критикам доверяют. И вполне довольствовалась вторыми ролями. Но при этом старалась не терять головы. Она не млела в бесплодных мечтах, не рисовала в своем воображении восторженных газетных рецензий. В общем была вполне разумной, трезво мыслящей и решительной девушкой.

На следующее утро после вечеринки у мистера Вирта ее вызвал к себе опекун, старый Хервей Лайн. Разговор вышел неприятным, что часто случалось в последнее время. Речь шла о ее ежегодном содержании; деньги, уплывающие из его кармана, всегда вызывали у старика неудержимое раздражение.

— Раз идете на сцену, должны быть готовы отказывать себе во всем! — рычал он. — Ваш болван отец сделал меня своим душеприказчиком и передал все полномочия. Сто пятьдесят тысяч в год — это все, что вы будете получать до двадцати пяти лет. И говорить тут больше не о чем!

В душе у девушки все горело от возмущения, но она прекрасно владела собой:

— Двести тысяч приносят доход побольше, чем сто пятьдесят!

Мистер Лайн свирепо глянул на нее; он был очень близорук, и поэтому различал перед собой лишь пятна голубого и розового цветов.

— Это все, что вы будете получать до двадцати пяти А затем я с радостью избавлюсь от вас. И вот еще что, милочка: я слышал, вы дружите с моим племянником, Диком Алленби?

Мэри вскинула голову.

— Да.

Старик помахал перед ее лицом костлявым пальцем.

— Ничего он от меня не получит — ни от мертвого, ни от живого. Зарубите это себе на носу!

Мэри предпочла промолчать. С безнадежно испорченным настроением она вышла из комнаты. Безропотный добряк Бинни, слуга Хервея Лайна, проводил ее до дверей.

— Не расстраивайтесь, мисс, — сочувственно сказал он. — Хозяин с утра сегодня сам не свой.

Мэри ничего не ответила — она вряд ли вообще заметила Бинни. Он тяжело вздохнул и, закрывая за девушкой дверь, скорбно покачал головой. Ему всех было жалко.

Его хозяин, по обыкновению, долго оставался у себя в кабинете. Он напряженно о чем-то думал, шевеля губами и барабаня пальцами по подлокотникам инвалидного кресла.

В прошлом Хервей Лайн был ростовщиком и еще живо помнил свое прошлое величие. Каждый, слывший более или менее важной персоной в конце Викторианской эпохи[7], одалживал у него деньги. А возвращал с большими процентами. В отличие от других ростовщиков, учтивых до подобострастия, Лайн был дурно воспитан, груб и бессовестен. Но зато скор в делах. Если он говорил «да» или «нет», то это был окончательный приговор. Светские щеголи, испытывающие трудности с наличностью, могли уже через пять минут уйти от него с деньгами или через две выскочить, совершенно уверенные, что ничего не получат.

Одалживать деньги старик бросил, когда попечители состояния герцога Крудонского подали на него в суд. Хотя они дело и проиграли, Хервей испытал такое потрясение, которое запомнил на всю жизнь. После этого он давал взаймы лишь изредка — как бывший картежник иногда берет в руки колоду и играет только по маленькой, чтобы испытать прежнее наслаждение.

Отношение мистера Хервея Лайна к миру не отличалось особой философской глубиной и выражалось предельно просто: галера его жизни уверенно плывет по заросшему тиной морю дураков. Дураками были решительно все, с кем ему приходилось иметь дело. Его клиенты были дураки, что занимали, дураки, что соглашались на огромные проценты, и дураки, что возвращали долг. Дураком был и его племянник Дик Алленби, бестолковый изобретатель и наглый юнец, у которого не хватало мозгов, чтобы понять, на какой стороне ломтя намазано масло. Потому что, будь он полюбезней, мог бы получить в наследство миллион. Дура и Мэри Лейн, задирающая нос актерка, которая за жалкие гроши красит физиономию и дрыгает ногами (его любимое выражение). Она была дочерью его давнишнего партнера и могла бы, поддобрившись к старику — ты же актриса! — получить это же наследство.

Слуги у него всегда были круглыми идиотами. Но самым большим дураком был старый Бинни, лысый, тучный, с одышкой, который стоил ровно в три раза больше, чем получал. Он был камердинером, слугой, посыльным, дворецким, нянькой. И всегда робким и безответным. Хозяин мог бы обойтись с ним великодушно и оставить ему в награду небольшую сумму. Тем более, что Бинни был обременен семьей — имел жену, тощую, вечно ноющую особу, которая выполняла в доме обязанности кухарки. В то же время Бинни, по мнению старика, был лентяй и принадлежал к числу тех ловкачей, которые дважды не задумаются — воровать или не воровать у хозяина.

Сам Хервей Лайн был высоким костлявым стариком. На испещренном морщинами лице навечно застыло выражение недовольства. Толстые темные очки скрывали строгие голубые глаза. Самостоятельно передвигаться он почти не мог, его возил Бинни в инвалидном кресле. В последние годы Хервей стал быстро терять зрение. И, не осознавая того сам, перешел в полную зависимость от своего слуги.

Старый Лайн сидел, обложенный подушками, в кресле и хмуро смотрел перед собой. На подносе стоял завтрак — яйцо и гренки. Бинни возился с чайником для заварки за его спиной:

— Этот болван-детектив больше не заходил?