Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки - [107]

Кроме того, как постичь попятное движение звезды наряду со всеми другими ее движениями, не предполагая существования эпицикла? С другой стороны, как представить себе вращательное движение небес или движение вокруг центра, который и сам не неподвижен? Вот где истинная сложность»[485].

Маймонид уклонился от решения вопроса, указав, что модели (которые он называет гипотезами) не обязаны быть истинными в буквальном смысле. Астрономов заботило одно: способны ли они выдавать корректные результаты. Здесь он повторяет оговорку Птолемея, к которой тот прибег при введении экванта. Однако сам Птолемей действительно верил, что его планетная модель истинна и отражает существующую реальность. Это очевидно, например, из его рассуждения о порядке расположения планет. Считалось, что планеты должны выстраиваться согласно периоду их обращения, следовательно, самые медленные планеты, например Сатурн, движутся по самым большим сферам. Аристотель даже дал этому феномену физическое объяснение: удаленные планеты движутся медленнее, потому что расположены ближе других к сфере неподвижных звезд. Он предположил, что суточное вращение небосвода в противоположном направлении тормозит медленное продвижение планет на восток вдоль эклиптики. Но каков тогда порядок расположения ближайших к Солнцу Венеры и Меркурия, которые оба совершают свой путь по небу ровно за год? Казалось, имеет смысл поместить Солнце за ними, и тогда светило окажется в выгодной центральной позиции среди семи планет. (В этом положении Солнце отделяло бы внешние планеты Марс, Юпитер и Сатурн, попятное движение которых следует одной и той же схеме, от всех остальных, которые ведут себя иначе.) Птолемей в этом вопросе последовал примеру Аристотеля и прибег к аргументам из области физики. Он решил, что более сложный рисунок движения Меркурия доказывает, что его сфера расположена ниже сферы Венеры. Как и на Луну, расположенную еще на ступень ниже, пишет Птолемей, на Меркурий оказывают влияние близкорасположенные сферы огня и воздуха[486]. В этой модели дополнительные круги и подвижные центры деферентов Меркурия и Луны были не абстрактными теоретическими приспособлениями, но реальными физическими феноменами.

Астрономы позднего Средневековья уделяли массу внимания физическим теориям, сформулированным Птолемеем в труде «Планетные гипотезы». Когда в 1450-х годах австрийский ученый Георг фон Пурбах переписывал стандартный университетский учебник планетной астрономии, он сопроводил свои «Новые теории планет» (Theoricae Novae Planetarum) рельефными, чуть ли не трехмерными схемами деферентов и эпициклов. Деревянные кольца сидели внутри двойного – черного и белого – корпуса и двигались, словно санки по узкой ледяной трассе (рис. 7.13). Ученик Пурбаха, немец Иоганн Региомонтан, продолжил труд учителя, завершив в 1463 году подробный комментарий к Птолемею, известный как «Краткое изложение Альмагеста». Тексты обоих астрономов отличались предельной ясностью. Приведя труды Птолемея в соответствие с представлениями своей эпохи, Пурбах и Региомонтан объяснили его сложные теории понятнее, чем кто-либо до них.

Рис. 7.13. Теория движения трех верхних планет и Венеры; из книги Георга фон Пурбаха «Новые теории планет». Издано под одной обложкой с «Трактатом о сфере» Сакробоско, отпечатано немецким печатником Эрхартом Ратдольтом в Венеции 6 июля 1482 года

Но своим потрясающим успехом эти учебники были обязаны прежде всего развитию книгопечатания в конце XV века. В 1471 году Региомонтан переехал в Нюрнберг, европейский центр торговли. Здесь он собрал собственный печатный пресс, основав первое в истории научное издательство. Первой напечатанной им книгой стал труд его усопшего учителя «Новые теории планет». Примерно в то же время в итальянском университетском городе Феррара вышло первое печатное издание «Трактата о сфере» Сакробоско. С появлением книгопечатания научные труды стали издавать и читать в несравнимо бóльших объемах, благодаря чему идеи распространялись быстрее; к тому же новая технология позволяла точно воспроизводить сложные диаграммы и серийно выпускать недорогие астрономические альманахи. Справедливости ради следует отметить, что задолго до наступления эры книгопечатания Джон Вествик заполнял чертежами пустые места, оставленные в рукописях; да и печатные издания были не застрахованы от ошибок. Более того, отдельные рукописные труды по астрономии выходили в свет и какое-то время после Региомонтана[487]. Но книгопечатание распространяло научные идеи и данные гораздо эффективнее, чем мог себе представить Вествик. Заметив ошибку в трактате, читатель мог – по крайней мере, теоретически – написать издателю, чтобы тот исправил ее в следующем выпуске. А все, что оставалось Джону Вествику, приходившему в расстройство при виде явной ошибки, так это изливать свое раздражение на полях рукописи.

Труд Пурбаха и Региомонтана не только сделал астрономическую теорию «Альмагеста» понятной и доступной самой широкой читательской аудитории, но еще и высветил физические нестыковки сложных планетных моделей. На рубеже XV–XVI веков одна за другой издавались книги, указывавшие на недостатки существующих теорий. Вскоре к хору недовольных присоединился Николай Коперник. В письме к папе римскому, которое предваряет его эпохальный труд «О вращениях небесных сфер» (1543), Коперник посетовал, что астрономы «так и не смогли определить главное – форму мира и точную соразмерность его частей. Таким образом с ними получилось то же самое, как если бы кто-нибудь набрал из различных мест руки, ноги, голову и другие члены, нарисованные хотя и отлично, но не в масштабе одного и того же тела; ввиду полного несоответствия друг с другом из них, конечно, скорее составилось бы чудовище, а не человек»