Светлые поляны - [90]
— Стой, — сказал Витька негромко. — Зачем воруешь?
— Не ворую, а тяну, — спокойно ответил парень.
Витька оторопел — он помнил, что вот так же ему отвечал Гудрон, тот самый Гудрон, которого встретил он, Витька, на железнодорожной станции, куда приехал с матерью грузить цемент. Это было лето сорок пятого… И парнишка, скуластый, с лиловым, будто специально покрашенным крушиновым соком, носом тоже запомнился. Этот очень похож, только тощий и глаза еще больше, словно блюдца.
— Чужое берешь, значит, воруешь…
— Не ворую, а тяну…
Свернув пробку, парень вдруг резко рванулся мимо Витьки и побежал, ловко лавируя среди базарных рядов. Обидно стало Витьке не за капусту: черт с ним, с кочаном, не убудет, не прибудет у «Страны Советов» от одного вилка… Вор ведь! И так спокойненько ворует. Да еще насмехается: «Не ворую, а тяну…»
Бросился Витька вслед за парнем, хоть тот и был на вид его поздоровее, пожилистей. За воротами, на пустыре догнал. Сделал подножку — парень упал. Но ни пробки, ни капустного кочана не выпустил, что и позволило Витьке быстро заломить его правую руку.
— Капусты пожалел, да?
— Пожалел…
— Не ем я твою капусту! Я только кочерыжку люблю.
— А пробку зачем свернул?
— Так, из спортинтереса.
— Вот сейчас пойдем к машине, поставишь пробку на место, положишь кочан и извинишься…
— Это перед кем же?
— Перед старшим. Есть у нас старший…
— Жди, варнак, свистнет рак…
Изловчившись, парень освободил руку и сильно ударил Витьку ногой. Удар едва не пришелся в пах — умело бил парень. Витька увернулся и снова сбил парня с ног.
— Не хочешь идти, донесу на спине, а все равно извинишься… Как тебя зовут?
— Зовут Зовутком, величают Обутком, а фамилия — Бешмет!
Витька от неожиданности даже отпустил парня.
— Слушай, а ты не Гудрон?
— Я?
— Ты!
— Были годы, звали и Гудроном.
— В сорок пятом… проезжал по станции Краснополье?
— Я много где проезжал, — сказал парень миролюбиво, уже вырезая кочерыжку складешком. — Названия не записывал, тем более не запоминал.
— Да ты же Гудрон, — сказал Витька. — Ну ей-ей! А меня помнишь? Отца я хотел встретить в воинском эшелоне, но не довелось… Вместе с тобой дежурили… Ты еще меня обокрал, одежду взял…
— Я много кого шмонал, разве всех упомнишь…
— Гудрон, Гудрончик, да вспомни же! Жмых мы с тобой ели…
— Вот жмых помню. Фу, гадость! И тетка вроде какая-то, на слона похожая, мне уши тянула: «Москву видал? Париж видал?»
— Точно! Катерина Шамина это!
— Ну, дак как тебя звать? Запамятовал я…
— Виктором, Витькой…
— Ну, привет, корефанчик! Привет, Витек. Что ж ты для старого знакомого пожалел кочан капусты?!
— Да не жалко мне, Гудрончик! Ешь, я тебе еще дам… Не надо было красть…
— Не крал я, а тянул.
— Все равно…
— Разве я знал, что ты в хозяева заделался — капусту на базар машинами возишь. Своего человека я бы не стал шмонать: взял бы — и все. А пробка мне тоже нужна, как рыбе зонтик! Так, из спортинтереса…
— Все равно нехорошо, Гудрон. Пойдем, извинишься перед нашими. Они простят… И кочерыжек возьмешь…
— Кочерыжки — дело! А тетка эта, на слона похожая, не с вами?
— С нами.
— Тогда не пойду. Мне собственные уши дороже.
— Пошли! Я и пельмени там, у машины, оставил… Были горячие… Ты чем сейчас занимаешься-то?
— Путешествую.
— Учишься?
— Я же сказал, путешествую.
— Сочиняй… У нас все учатся. В каком классе?
— Внеклассный я… В основном на багажных полках или в вагонных ящиках… Ревизоры и мильтоны мешают, а то бы «учился» в первом… На мягоньких диванчиках… Слышь, Витек, а это отец твой у машины… Издаля я посмотрел — форма под белой курткой вроде солдатская…
— Офицерская… А мой отец не вернулся…
— Как так? Ага, ясно… А я японцев так и не встретил, здорово их наши гнали! Ни одного самурая не удалось увидеть… Ссадили меня в Иркутске, в детдом определили, только я сбежал… Я вообще из шести детдомов сбежал…
— Что же ты делаешь?
— Фу, Витек, какой ты непонятный — пу-те-ше-ствую!
— Знаешь, идем все-таки к нашим…
— Извиняться?
— И для этого.
— А для чего же еще?
— Да ведь бездомный ты…
— Тебе какая забота?
— Большого дела нет, но ты же… без дома…
— Не я один.
— Ты тогда не объяснил, где твои мать и отец.
— А я знаю?! Бомбежку помню, детдом помню, воспитателей…
— А отца?
— А ты?
— Я не помню. Но если бы встретил, узнал, — сказал Витька чуть слышно.
— И я бы, наверное, узнал, — согласился с ним Гудрон.
Подумал, доел кочерыжку, сказал тверже:
— Я бы точно узнал! Я помню, как ехал на его плечах по вишневому саду…
— Так не пойдешь извиняться?
— Извинись ты, Витек, от моего имени…
Широкая улыбка застыла на хитроватом лице Гудрона.
— А меня ждет дальняя дорога и казенный…
Не успел он договорить, Витька ловко выхватил из своих брюк ремень и связал руки Гудрона.
— Я же предупреждал — не пойдешь, донесу…
— Ненормальный ты, Витек, что ли?
— А красть, по-твоему, нормально? Попросишь прощения у старшего, и катись на все четыре стороны…
— Кто? Кто старшой-то? Не та тетка, на слона которая…
— Шофер.
— Ну это еще ничего. Только я все равно не пойду пешком — неси, коль придумал. Мне ботинки беречь надо для дальней дороги.
— И донесу!
Витька чуть нагнулся, взял Гудрона так, как берут не слишком тяжелые, но длинные мешки — на плечо. Понес.
В новую книгу Альберта Усольцева вошли повести «Деревянный мост» и «Есть у меня земля», рассказывающие о сельских жителях Зауралья. Она пронизана мыслью: землю надо любить и оберегать.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».
В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.