Светлые поляны - [8]

Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведет?

Кто под красным знаменем раненый идет? —

пел Витька.

Доня обеспокоенно смотрела на него — ни с того ни с сего взял да и запел. И марширует вдоль четкого полукруга берез, по самой кромке озерка, мягко лежащего на прошлогодней отаве.

Мы сыны крестьянские, мы за новый мир…

Витька остановился, сказал задумчиво:

— Весна ведь пришла. Березовый тек скоро начнется…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Березовый тек начинался в самом конце апреля. Еще пустыми стояли поля. В сквозной наготе, без теней, голубели колки. А почки берез уже неприметно разбухли, и деревья, казалось, добрели, приосанивались, ожидая первого теплого дождя, чтобы в одну ночь раззелениться крохотными первыми листочками. И тогда разом загоралась малахитовым светом пашня. И небо, промытое весенним ветром-щелоком, и ватные облака, и уставшая от зимней ноши серая земля — все вбирало и впитывало в себя неяркий березовый свет, так заметный ранней весной, когда еще скупы краски франтихи-калины, не набрал цвет шиповник, и черемуху не обметало снежной белью. Лишь в это время можно встретить березовый рассвет. И трудно понять — явь перед тобой или сон-видение; пробуешь дотянуться до берестяной, поминутно меняющей свои очертания стены рукой и не можешь: стена отодвигается, будто заманивает тебя в поля, желая показать настоящий весенний первоцвет.

А в перелесках хороводят медуница с ветреницей…

Витька, Шурик и Доня остановились, увидев перед собой Смородинный колок. Все березы, и старые и молодые, были искромсаны топором, и колок лежал перед ними истекающий пенистой красноватой кровью. Всюду были разбросаны жестяные воронки, которыми обычно пользуются вздымщики при сборе сосновой живицы. На поляне, у колодца, темнело грязно-серое пятно кострища.

Ребята медленно шли по обезображенной роще, не веря глазам своим. Уж кто-кто, а селяне знали, что к березе с топором нельзя подступаться. Глубокий рез убьет ее, засушит. А на молодняке даже перочинным ножиком опасно делать лунки — мало сил у молодняка-то. А потому и, выбирались крепкие курни, с двумя-тремя стволами, выросшими на одном корне. А тут пришелец рушил топором все подряд, собирая березовку не в маленький аптечный пузырек, а, по крайней мере, в трехлитровый бидон. Сок пили из лунок через соломинку, набирать его с собой, кроме как в аптечную склянку, по неписаным деревенским законам запрещалось. В Смородинный колок не смели прийти даже с чекушкой. Один он был на всю округу такой чистый и радостный. Как ни трудно было в военные годы с дровами, а в Смородинном колке никто и деревца не срубил. Только старые пеньки выкапывали да посохшую чашу собирали, отчего колок становился еще веселей.

Некоторые березы еще жили. Но это были их последние дни, а может быть, и часы. Постоят, истекая горьковато-кислой пеной, и, не успев распушиться, умрут. Навсегда. Навечно. И не будет больше березовых рассветов — в остальных, ближних к деревне колках только мрачные осинники да дегтярно-черные после сброса цвета черемшаники.

Молча стояли ребята посреди приговоренного к смерти березняка. Не поднималась рука, чтобы начать собирать текший еще кое-где мутноватый сок, не было сил и уйти. Шутка ли — так сжились, почти сроднились с этим колочком. Без защитной березовой стены в лютую зауральскую зиму не устоит и смородина. Помнет-повалит ее снежными буранами. А в бесснежье и того хуже — начисто вымерзнет.

Словно предчувствуя скорую гибель Смородинного колка, с радостным карканьем кружило воронье. Из-за близости к деревне воронье не селилось здесь, а потому, наверное, и ненавидело этот всегда солнечный, с улыбкой, не затухающей даже зимой, лесок.

— Начнем, — тихо сказал Витька.

Перед тем как приступить к «лечению» берез, ребята совершили маленький обряд: каждый из них, встав лицом к солнцу, сплюнул через левое плечо и скороговоркой прочастил: «Не моя зараза, не папина, не мамина…» Под заразой подразумевался человек, совершивший порубку в Смородинном колке.

Сняв ватные фуфайки, ребята спустились к ручью, мягко ворковавшему талой водой, отыскали вход в небольшую, в рост Дони, пещерку. В войну, когда не было в продаже извести, черемховцы приходили сюда за белой глиной. Война войной, а людских обычаев никто не отменял: к весеннему теплу белили стены своего дома. И печку белили. И дымовую трубу. И хоть не такой получалась белизна, как при известке, но все же свежесть и чистота.

Доня копала глину, а Витька с Шуриком разводили ее талой водой и раствором замазывали глубокие сечины на стволах берез, хоть и знали — немногим это поможет: слишком сильны раны и много крови потеряли деревья. Редкий отростель-крепыш выстоит, а остальные или совсем засохнут, или станут инвалидами.

Трудный выдался день. Пошли в колок, не ведая о его беде-кручине, потому и еды с собой не прихватили, так, на верхосытку, отправились. Верхосытка — это когда сыт с верхом.

К полдневному костру принес Витька сорочьих яиц, напек в углях — да разве это еда после такой работы? Пришлось отправить Шурика в деревню за картошкой.

Замазав рану последней березы, Витька сказал Доне:

— Все, вылазь.