Светлые поляны - [41]

— Дядя Семен! Дядя Семен, нас раскрыли! — кричал Шурик.

Запыхавшись, сгрудились вокруг Астахова.

— Не все сразу, — сказал Астахов. — Говори ты, Доня.

— Я не виновата… Я не виновата, — затараторила как сорока Доня. — Я пошла в деревню… Хотела только мамку поцеловать… И ромашки ей отнести… У мамки сегодня день рождения. Цветы на стол в горенке положила, к мамке двинулась… А она почуткая, проснулась и спрашивает: «Это ты, Доня, или мне блазнит?» — «Это, говорю, не я, мама, я в лагере». И как дам тигаля из дому… Мамка вскочила с постели — и за мной… Да где ей, у нее ноги больные… Вот я сюда и прибежала…

— Прибежала! — сердито сказал Кито. — Всю деревню переполошила. Нас ведь в лагерь пионерский провожали.

— Ну ладно, ребята, всем спать, — сказал Астахов. — Я постараюсь уладить. Настена дома?

— В лагерь она на велосипеде поехала, — со слезами сказала Доня.

Несмотря на поздний час, взяла Настена у Катерины Шаминой велосипед да и покрутила в пионерский лагерь. Катерина поначалу встревожилась — ведь своих Иринку и Егоршу тоже туда отправила. Но до возвращения Настены решила ничего не предпринимать: может, и в самом деле поблазнило той, мало ли каких видений не бывает, когда под вилами на покосе целый день проведешь.

В получасье обернулась Настена. Вся белым-бела, словно помол на мельнице проводила. Опрокинула кружку холодной воды, села на порог и выдохнула:

— Нету их тамо, Катюха! И не было с самого начала! Подымай народ! В пожарный колокол звони!

Побежала Катерина к соседям. Марфа Демьяновна, прослышав об отсутствии мальцов в лагере, заголосила, словно Витька уже мертвым найден на дне реки.

— Родимый внученек, как я тебя любила!

Зазвонил пожарный колокол. Сонный пожарник со сложной фамилией Переверть-Клейтонов, вечно приезжавший на пожары к последней головешке, тут не сплоховал и в один момент вывел из сарая запряженный тройкой пожарный тарантас с красной машиной. С похмелья, с тяжелой головы, решил, что где-то что-то горит, и пронесся по деревне полным аллюром. А под дугой у коренника были приделаны бубенцы его, переверть-клейтоновской, конструкции, которые звенели так, что и мертвого из могилы могли вызвать на стихийное бедствие.

Оповещенные и поднятые Настеной и Катериной, сбежались черемховцы к председательскому дому. Макар Блин вышел на крыльцо. Обеспокоенный таким шумом, он, как был, вышел в длинном халате, перетянутом малиновым кушаком. В Черемховке никто из мужиков в халате не ходил. И раньше председателя никто в таком чудном наряде не видывал, как и не видели, что он сам себе стирал и стряпал хлеб. Полусонные мужики, еще не осмыслившие причин переполоха, загоготали:

— Султан, да и только!

— Еще бы тюрбан на голову — и председателем колхоза в Персию!

— Александр Македонский!

Но выступившая из толпы Катерина быстро охладила весельчаков:

— Ты, Макар, куда наших робятишек оттартал?

— Что за вопрос? В лагерь, под горн и знамя, — сказал председатель, немного стесняясь своего необычного домашнего вида.

— Ты, Макар, кому их передал? Как фамилия человека, принявшего наших кровинок? — наступала Катерина.

— Дак ведь, бабы-женщины, че случилось-то? — спросил председатель.

— А то, что не было и нет наших робят под горном. Настена, скажи!

— Не было и нет, — сказала Настена и заплакала.

Народ притих. Исчезли улыбки с веселых лиц. Вот те раз, такого еще не бывало, чтобы ребятня бесследно пропала. Бывало, теряли там одного-двух, но чтобы всю «арду» сразу…

И Макар Блин проговорил тихо, признаваясь в оплошности:

— Дак ведь, бабы-женщины, они в прошлый раз сказали: «Ты, — грит, — по своим делам езжай, а мы через лавы своим ходом…»

Упоминание о реке было искрой в бочку бензина. Летом боялись двух страстей: реки да огня.

— Ухайдокал, выходит, наших робят! — грозно сказала Катерина.

Катерина вывернула из прясла кол и пошла на председателя. Тот не на шутку струхнул, попятился, потом сделал резкий отступ в сторону и ко времени. Кол Катерины надвое разломил перильца крыльца.

От повторного замаха спас Макара Блина появившийся у председательского дома Астахов.

— Что за шум, а драки нет? — спросил он, подойдя к жужжащей, будто растревоженный улей, толпе.

— Будет щас и драка! — пообещала Катерина, пытаясь сделать второй заход на председательское крыльцо.

— Катя, да ты что?

— А че? — спросила Катерина с вызовом. Показала на Макара Блина. — Робятишек наших оттартал, сам не знает куда…

— В лагерь, по идее, под горн и флаг, — слабо защищался голова.

— Нету, тебе говорят, их под горном и флагом! — еще сильнее взъелась Шамина. — Настена проверила!

— По идее, там должны быть… — тростил одно и то же председатель.

— Вот я тебе щас хлопну колом «по идее», так сразу вспомнишь, куда наших кровинок отвез!

Ее остановил Астахов.

— В саду ваши кровинки, — сказал Семен Никитич.

— На самом деле, робятишки в саду?

— Ране почему не сказал?

— Так задумали. Не хотели Макара Дмитрича обижать — из-за путевок в лагерь он не один порог оббил, — пояснил садовод суть нехитрой задумки, — Сами ребята так решили…

— Макарушка, прости ради Христа, — сказала Катерина. — Пообидела я тебя и словом, и… — она взглянула на увесистый дрын, — …и делом, чуть бы…