Светлые поляны - [26]

Замолчали солдатки, угрюмо, напряженно, решив на протесте особо не настаивать, но и прилюдно не отступать. Пусть председатель решает. Он голова, ему и карты в руки.

Задумался Макар Блин под взглядами односельчан. Это как же повернуть-вывернуться? Вот уж поистине словно в сказке: пойдешь направо — голову потеряешь, пойдешь налево — коня, прямо…

«Нет, прямиком тут не получится, обстановка сложна. И принимать сейчас Григория не дело, и отталкивать не годится — может он больше и не прийти. Вон как помрачнел весь».

Астахов издаля мигнул: не взять ли гармонь да не развеселить ли народ — «борозда» все-таки, в пляске да песне забудутся.

«Не-ет, погоди, солдат, музыка успеется. Наш народ и под целую оркестру ничего не забудет. И плясать не пойдет, и песню не начнет — такой он, народ-то. Вопрос задан — дай ответ. Какой-никакой, а выскажи ответ».

Решение к председателю пришло неожиданно — выручило знание заморских слов и оборотов, Сказал так учено, что никого не обидел, никому ничего не пообещал, ни к чему и себя не обязал. И вдобавок никто ничего не понял, а переспрашивать председателя не было принято.

— Значит, выводим конфигурацию. Как говорили древние греки — аб ово усквэ маля, что в переводе означает — от яйца до фруктов, что в еще одном переводе — начнем все сначала. Обед у древних греков начинался с яиц, а кончался фруктами. Думаю, я вполне понятно выражаюсь. Суть состоящего разговора я высказал, остальное решим в конфиденциальном порядке.

Во как, словно горстью гороха в стенку кинул. И добавил негромко Макар Блин всего два слова, два таких важных для Григория слова:

— Покудова садись, Гриша.

Григорий поначалу не поверил — больно крутым было мнение. Решить, правда, ничего не решили, но настроение выказали. «Садись, Гриша…» Не шутит ли? Нет, кажется, шутка в голосе не чувствуется, на полном серьезе произнес эти два слова. Два таких великих слова!

Вон оно как повернулось. И запомнил Васильев тот долгий взгляд, которым, прежде чем сказать ему эти два слова, голова колхоза обвел всех сидящих за столом. Очень долгий и внимательный взгляд. Словно председатель читал мысли каждого своего колхозника, оценивал и делал вывод.

— Садись, Гриша, — повторил Макар Блин, отодвигая скамью, чтобы Васильев мог пройти и сесть за стол. — Многого тебе наш народ не обещает. Работу дадим. А там, как говорится, поживем — увидим.

— Спасибо и на этом.

— Спасибо после скажешь, ежли будет на то причина. А пока садись вместе с нами, Гриша.

— Я во-он сбочку, с семьей пристроюсь.

— Это как хочешь.

Григорий неровным шагом прошел в конец стола, где сидели Нина и Шурик. Прошел, качаясь, словно от одной стопки водки опьянел.

Макар Блин проследил за ним. Дождался, когда Григорий сел.

— Ну, дорогие мои, мертвых попомнили, а коль мы живы, то давайте и о завтрашнем работном дне подумаем. По последней!

Вечером, когда в Смородинном колке плотницкая бригада уже разбирала столы, к Астахову подошел Витька. Он еще днем ему моргнул: «Наедайся, Виктор, плотнее, пойдем по колкам, березовый подсад присматривать». Уложил гармонь в футляр Астахов, отправил в деревню вместе с посудой, сходил к колодцу, зачерпнул холодной воды, выпил ее медленно, маленькими глотками и сказал:

— Ничего водичка, все минералы в пропорции, должна береза приняться, так я думаю. А ты?

— Не знаю, — сказал Витька. — Мы березы никогда не пересаживали. Тополь там, клен, акацию, сирень — приходилось, а березу, ее ведь сама земля родит.

— Это ты, брат, верно заметил, — согласился Астахов. — И люди есть. Одного вроде бы как перекати-поле занесло, отрос он, ввысь да ширь пошел… Вымахал, выше леса с боталом! А крепости ни в ногах, ни в душе нет. Нет настоящей крепости. Потому как не землей он рожден, не землей и воспитан. И живет он на ней, ровно мясник тушу рубит — это первый сорт, это второй, это бульонка. И выбирает, что послаще да погуще. А другой так взрастет — будто из самого земельного ядра его корни. И мнет его, и сушит, и стужит, и ломает, а он стоит, и сам землей жив, и земля им жива. Вот таким, Виктор, и отец твой был. Немного мы вместе хлеба с солью съели, да ведь фронтовая посолка крутая. Там не только стаж идет год за три, но и жизнь так же. Иван, насколько я знаю, и в малом не обманул друга, и в микроскопейшем деле не потрафил перед совестью. Долго я думал-размышлял, откуда в его характере это? А сейчас вот, кажется, понял: землей он рожден, землей и выращен. Вот ты дерево имел в виду, а я к человеку вывел.

Поколесили по колкам, просматривая березовые курни, ставя на заметку крепкий подсад. Увидев удачный корешок, Астахов останавливался, внимательно оценивал достоинства и недостатки: далек ли материнский корень, какая почва — подзол, серый чернозем или песчаник, своими длинными худыми пальцами ощупывал деревце, срезал и рассматривал кору. Он ничего не говорил Витьке, но тот по его глазам понимал — этот отростель пойдет, этот оставить на месте: хиловат.

— Вот в твоем характере есть недостатки? — как бы между делом начал разговор Астахов.

— Есть, — сказал Витька.

— Какие?

— Иногда я начитаюсь приключенческих рассказов и ночью побаиваюсь. Нет, точно, проснусь и думаю, как хорошо, что я на Земле, а не на каком-то там Сатурне.