Светлые истории - [72]

Потом Третьяков еще несколько раз, и не только из машины, видел сына Ирины, который уже, можно сказать, закончил третий курс института, — пока что его первое мнение об Андрее не поменялось.

— Я Андрея жалеть больше не буду, — помолчав, решила досказать Ирина. — Захожу на днях к нему пыль протереть, а он опять на компьютере хозяйство строит: капусту сажает, птиц заводит, — знаешь, наверное, эту игру. Я еле сдержалась, чтобы не огреть его мокрой тряпкой. В общем, я ему высказала, что мы с отцом кормить его не собираемся. И денег у нас, чтобы платить за учебу, нет. Выгонят его из института, пойдет работать руками. И от армии его не будем спасать. Отец служил, и он послужит. Пусть сам думает своей головой, что делает… Ты знаешь, я правильно с ним поговорила. Мне кажется, во всяком случае, что он задумался.

— А ты зря наезжаешь на Андрея за то, что он не учится, — сказал Третьяков. — Он то, я думаю, как раз учится, в отличие от большинства сегодняшних студентов. Его проблема в другом. Он не похож на других, поэтому и не сдает. Все едут по накатанной колее, не заморачиваются, как они говорят, платят, договариваются, а он другой, за что и получает. Я по своему сыну знаю, что они не учатся. Все ругают образование за то, что оно не дает молодым знаний. А зачем им знания? Им надо встроиться в существующее общество, где знания не ценятся. Они и встраиваются, как видят и понимают. У нас правильно говорят: какое образование, такое и общество. Но как обычно забывают про обратные связи. Образование, особенно прикладное, всегда отражало запросы экономики. Образование подстраивали под экономику. Когда училось наше поколение, тоже спорили не о том, как нас учить, а чему учить. То есть вопрос о том, нужны ли людям существующие управление и экономика даже не рассматривался. Спорили только о том, как образование отвечает на их запросы, адекватно или нет? Теперь берем наших детей. Они смотрят, как все вокруг них устроено. И впитывают, что теперь в цене. Надо не работать, а имитировать работу. Уметь договориться, ничего не сделав. Или словчить, убедить заказчика, что он так и хотел, как получилось… Я сначала удивлялся, как мой сын сдает экзамены, не уча. Переживал, что он ничего не знает и не будет знать. А потом до меня дошло, что этого ему не нужно. Наоборот, он успешно влился в общую струю, за него можно не беспокоиться. В том смысле, что кусок хлеба ему обеспечен. Твой Андрей не влился. Вот только, что лучше? Этот общий поток — он как пена. Прокатится по земле и ничего после себя не оставит.

Ирина поняла, зачем разоткровенничалась. Ей нужен был даже не совет, а Димина поддержка, и она ее получила.

Откровенность Иры все же была редкостью. Женщина она была скрытная, любила послушать и умела слушать других. Третьяков, напротив, с возрастом разохотился поговорить. Дома его останавливали, поэтому приходилось выговариваться там, где слушали — у Иры. Когда услышанное Ире нравилось, ее грустные зеленоватые глазки воодушевленно загорались, словно благодарили за подсказку, — этим она тоже притягивала Третьякова.

Из того, что ей нравилось, были размышления Димы о работе.

— Принципиально мы с тобой отличаемся от твоего мужа только тем, что получаем чуть больше денег, — говорил он ей. — В остальном бесправны одинаково.

— Вполовину — это не чуть, — не согласилась Ирина. — Я Антону не говорю, сколько у меня выходит за месяц, чтобы его не расстраивать. Он мечтает о такой зарплате. А у него работа потяжелее нашей. Физическая. Изматывающая.

— Чуть, не чуть — это как посмотреть. В технике отличия в два раза обычно полагают приемлемым допуском оценок. Потому что такие отклонения отдельных параметров не сильно влияют на эффективность работы системы в целом. Вот когда отличия составляют порядок — десять раз — и более, тогда их необходимо анализировать и устранять. Я понимаю, что магия абсолютных значений завораживает, но ты просто предположи, что твою зарплату увеличили в два раза, и подумай, поможет ли это тебе решить новый круг задач? Вряд ли получиться купить сыну квартиру или нанять работника строить дом в деревне. Даже с учетом твоего умения копить. Или предположи, что твою зарплату в два раза уменьшили. Понятно, что вам с мужем будет тяжело, но тоже не пропадете, — ты сама рассказывала, что вы выживали и на одну зарплату.

— А если еще разложить, из чего складывается твой доход, — продолжал Дима, — то получится, что вам с мужем платят примерно одинаково, то есть ту сумму, которую элита называет средней зарплатой по экономике в регионе. Если вычесть твои неофициальные премии, сколько у тебя останется? Да ты не морщись, я у тебя ничего не собираюсь выведывать. Я и так знаю, что всем доплачивают, предупреждая, чтобы об этом молчали, а то порушите серые схемы начальников и останетесь на голой зарплате. Не переживай, нам платят точно также и говорят те же слова. Иначе отсюда разбежались бы последние работники. Твоему мужу не доплачивают, нам доплачивают — вся разница. Почему доплачивают? Если абстрагироваться от формальных схем, то фактически — за согласие молчать. Почему начальники получают больше нас? Чем больше знания о серых схемах, тем молчание дороже оплачивается. Вот и вся тайна системы государственного заказа, в которой мы работаем. А еще я уже давно прикинул, что наш суммарный доход примерно равен по покупательной способности зарплатам в СССР. Только теперь часть государственных денег фактически изымается на организацию схемы обогащения управленцев по принципу пирамиды. Так их доходы начинают отличаться от наших на порядки, а это уже качественно другой уровень и другие общественные отношения. Заметь, я даже не рассматриваю при этом большое количество образовавшихся частных собственников и все прочие наросты на шее народа. Только механизм так называемого государственного заказа. И это нам надо? Твоему мужу, тебе, мне, нашим детям?