Светлые истории - [67]

Все беды мужа, как думала Ира, проистекали из того, что он остался без диплома. Когда-то ушел с последнего курса института. Заупрямился. Решил, что сподручнее быть рабочим. Ира по молодости и глупости с ним согласилась. Денег им хватало и на жизнь, и откладывать на сберкнижку, квартиры рабочим давали, — свою семью она считала, как научили в школе, ячейкой общества, составной частью отлаженного государственного устройства, которое ее устраивало, и которое она принимала как само собой разумеющееся. Она и предположить не могла, как скоро все это вывернется к ней обманом.

Сначала у них пропали деньги на сберкнижке, которые Ира копила на обстановку в будущей квартире. Потом на комбинате перестали давать квартиры, но у Антона появились шабашки, деньги от которых она стала копить на квартиру уже без банка. Потом у мужа шабашки закончились. Потом им удалось поменять квартиру на более просторную, отдав за это все новые накопления. Потом мужу стали задерживать зарплату на предприятии. Потом он подался на случайные заработки, которые поначалу были неплохими. Она снова стала откладывать денежки, теперь на квартиру сыну. Потом шабашек у мужа стало мало, откладывать стало нечего, а держать деньги дома бессмысленно. Накопленного хватило на «Уазик» для поездок в деревню и на рыбалку. После этой покупки свободных денег у них уже не было. Антон совсем перестал зарабатывать. Два года они не жили, а выживали на ее зарплату и то, что свекровь вырастит в деревне, а мама на даче. Антон то хотел работать на маршрутках на хозяина, то непонятно на что купить «Газель» и подрабатывать развозкой грузов, то водить автобусы. Выучился в итоге на все водительские категории и ничего не придумал. Ходил на рыбалку, по магазинам и даже готовил еду, согласный жить на те гроши, которые зарабатывала жена. Иру хватило на два года такого безобразия. Потом она решила, что муж слишком хорошо устроился.

Антона взяли на один из хитрых новых заводов, пафосно зазывавших рабочих зарплатой чуть выше средней по региону и полным социальным пакетом. Когда бедные рабочие, прошедшие отбор и непривычное тестирование, наконец, трудоустраивались, завод накрывал их, как капканом, капиталистической дисциплиной, инструкциями о том, что им ничего нельзя, кроме работы, слежкой надсмотрщиков и видеокамер и штрафами за любые нарушения.

Мужу хватило ума послушать женщину из управления персоналом и не пойти к станку, где платили в два раза больше. Там устроили настоящий конвейер, где и молодежь не выдерживала. Он устроился на небольшую зарплату завхоза одного из зданий: следил за порядком, делал разные работы, требовавшие и не требовавшие сноровки и понимания, от такелажных дел и ремонта окон, дверей и кресел руководства до замены унитаза и покраски бордюров. Командовали им три человека, но так, что, казалось, у них это была одна из основных функций. Здание было большое. Работа, мелкая и не только, которую еще надо было придумать, как сделать, была всегда. Отдыха практически не было. Раза три по пять минут можно было попить чай с водой из кулера. Полчаса на обед.

На Новый год и в день рождения предприятия руководство отчитывалось о больших успехах коллектива, организовывало общий стол, платило небольшие премии и рассказывало про озабоченность текучкой рабочего класса и усилия, направленные на ее снижение: раздачу спецовок и рукавиц, проверку соблюдения правил охраны труда, улучшения качества питания в столовой, обещание премий не проштрафившимся и выделение льготных путевок в санатории ветеранам.

Завод был на другом конце города. На работу Антону приходилось подниматься чуть свет. Когда однажды зимой весь транспорт встал после снегопада, и люди добирались на работу пешком, от него потребовали написать заявление с просьбой засчитать час опоздания в счет отпуска.

С больничными тоже была беда. Они на заводе не приветствовались, зарплаты из-за них практически не было. Лучше было, заболев, взять дни в счет отпуска или отгулы с последующей отработкой. А Антон, как на грех, стал часто болеть. Болезнь крутила его уже не раз в год, а чуть ли не через месяц. Он устал изворачиваться. А Ирина устала больше него. Ее муж был как большой ребенок. Иногда ей так было его жалко, как никогда она не жалела себя. Он не умел обманывать. Это было его главным недостатком, жить с которым становилось очень непросто.

Не удивительно, что они оба обрадовались, когда Антона пригласили поработать решившие запустить производство новые хозяева раздерганного на цеха его родного комбината. Первый месяц работы на старом месте у него даже горели глаза. Особенно когда он рассказывал, как ему пообещали платить больше, чем он получал завхозом, и как он там нужен — без него и его приятеля никто не знает даже, как заводить какую-то крагу, не говоря уже о технологии заливки бетона.

Муж поостыл, когда получил первую зарплату. А когда уже не три, а пять начальников стали требовать большего усердия от их бригады из двух опытных и двух молодых рабочих, поостыл еще больше. Ирина молча слушала, как он гордится тем, что они с другом не идут на поводу, отказываются работать внеурочно, и что попытки начальства заменить их в выходные дни гастарбайтерами кончаются ничем. Вмешиваться она больше не собиралась: видела, что он и так устает, а больших денег от него давно не ждала — на себя бы зарабатывал. Хоть с отгулами теперь у него было проще и не будил спозаранку — уже хорошо.