Светлые города (Лирическая повесть) - [20]

Но речь идет лишь о способе себя держать (и Петр Ильич это знал), а не о внутреннем чувстве, не о жизни души.

На самом деле, молодые архитекторы не «элегантно», а страстно дерзают, они проектируют, плохо ориентируясь на материал, из которого будет осуществлен их замысел; проектируют «страдая, скорбя», но вкладывая другой раз в проекты мысль, душу и бессонные ночи.

Их десятки — новых, встающих перед архитектором вопросов. Они мучают нынче всех архитекторов мира, как мучили в свое время блестящего Корбюзье; трагического Франка Ллойда Райта, с его судьбой, чем-то повторившей судьбу Ван-Гога; они мучат счастливца Нимейера — создателя «Бразилиа» — города новых пластических форм; и гениального финна — Сааринена, и Петра Ильича, и вот этого мальчика…

Но все они, эти вопросы, — один-единственный вопрос о том, как человеку лучше и удобнее жить на земле.

4

…Она выглядела так, эта улица сороковых годов, словно архитектор, ее проектировавший, построил первую улицу на свете и забыл (в припадке крайней рассеянности) о том, что на земле существуют ну хоть отдельные здания, что ли… Возьмем для примера тот же Покров на Нерли — здание, столь слитое с поэтической грустью равнины.

На этой удивительной улице дома подпирают друг друга плечами, образуя коридор, раня людей дисгармоническим ритмом уродливых и однообразных фасадов. Два, три, четыре, пять раз повторено— бессмысленное, механистическое здание… Колонны, колонны…

«Расстояние между колонн должно быть таким, чтобы могли пройти матрона с дочкой».

Так чего уж, валяйте, «матроны с дочками», — попробуйте сигануть между прилепленными ко вторым этажам колоннами современного здания на современной улице!

Музыка — если не хороша — умирает; умрет плохая книга, плохая песня. А как же быть с улицей?

Она будет стоять наперекор тому, кто построил ее. Она будет стоять как горькое или позорное свидетельство своего времени. Ибо кому придет в голову порушить дома из-за того, что они некрасивы, претенциозны, тяжелы?!

Людям и так недостает жилья во всем мире! Поэтому даже тогда, когда не станет самих строителей, воздвигших дома-уроды, их улицы будут стоять!..

Архитектура — как бы часть жизни человека. Она начинается для него с той самой минуты, как он открывает глаза и видит окно своей комнаты, заслоненное вот этим уродливым козырьком.

В комнату входит сумрак; по мостовым шагает скука; в крошечных подворотнях, ведущих к колодцам дворов, дежурит тетушка Зубная Боль.

Простят ли таллинцы тех, кто забыл о древней мелодии их вечного города? И о том, что ошибка строителей частенько бывает непоправима?

5

— Папа, ну что ж, поехали?

И вот машина остановилась у деревообделочного завода.

В столярной мастерской пахло тесом, стружкой, цветами. На подоконниках широко распахнутых окон стояло множество цветочных горшков. На стенах висели грубые керамические кашпо. Нити «бабьей сплетни» доходили почти до самого пола. Проем стены между окнами производил впечатление цветущей изгороди.

…Шли по узкому коридору из готовых и полуготовых шкафов, табуреток, столиков, сделанных по эскизам Райка.

Шелестели под ногами стружки. Пахло деревом, лаком и влажной землей.

И вдруг Петр Ильич спохватился: «Где Вика? Ее не было. Ушла. Может быть, вернулась в машину? Как я не сообразил, что девочка устала? Разучился заботиться… Эх ты, Петр Ильич».

И тут же увидел ее.

Она прижималась к «цветущей изгороди» — большая, крепкая, как бы вовсе забывшая о себе… Жил только взгляд, неподвижный и дерзкий, словно он наконец остановился на том, что было достойно его занять. Блестели из-под бровей большие спелые виноградины. Лицо было наклонено. Внимательно, в упор, нагло, — как показалось Петру Ильичу, и он сам удивился грубости своих мыслей, — она смотрела в затылок Райка.

Сердце Петра Ильича сжалось. Он отвернулся. И запретил себе оглядываться.

Они шли втроем по узкому коридору между шкафами, стульями, вешалками. Они были заняты общим, роднившим их интересом. В том, что касалось вопросов профессиональных, эти трое поняли бы друг друга, даже если бы выражали свою мысль на разных языках. И только одно существо, самое для него близкое, было так от него далеко.

Петр Ильич отогнал от себя самую память о поразившем его выражении глаз дочери, запретил себе думать и приказал себе: забыть.

Когда машина затормозила у двери гостиницы, Вика и не глянула в сторону Райка. Не сказала ему: «до свиданья», так и оставила с открытым от удивления ртом.

«Твердый, однако, орешек», — подумал Петр Ильич, проходя вслед за дочерью в вестибюль гостиницы.

И вдруг, невесть почему, ему вспомнился его странный сон на скамье в автобусе; вспомнилось горячее и вместе поэтическое чувство, которое он испытал тогда.

Тяжело ступая и опустив голову, она шла на второй этаж.

…«Нет! Не могла она так смотреть!.. Она — ребенок. Это мне померещилось».

• Глава седьмая •

1

…Ничего! Ничего! Вероятно, надо попробовать самому разобраться несколько в технологии производства. И они обойдутся без Гроттэ. Гроттит не очень-то поддается дальним транспорта — ровкам, так что придется, при любых обстоятельствах, строить завод армированного гроттита (если будет существовать армированный гроттит!) в одном из городов Севера — поближе к тундре.