Светлое будущее - [9]

— Но я так с ходу не могу определить достоинства и недостатки такой большой рукописи. Позвольте мне хотя бы один вечер...

— К сожалению, это исключено. Не будем терять время, просмотрите сейчас. Тем более, насколько нам известно, вы с идеями знакомы достаточно хорошо.

Я начал читать. Мой лоб покрылся холодным потом. Руки тряслись. Товарищ Оттуда призывал меня успокоиться и подливал теплой вонючей воды из графина, которую не меняли, надо думать, с прошлого совещания.

— Мы различаем, читал я, коммунизм фактический и коммунизм идеологический не в том общепринятом (как в среде апологетов, так и в среде врагов коммунизма) смысле, будто реальность коммунизма не совпадает с его идеологическим проектом, а в том смысле, что первый есть некоторое реальное состояние общества, а второй — некоторая совокупность столь же реальных текстов. Классическим образцом первого является советское общество, в особенности — в эпоху Сталина. В послесталинский период советское общество под влиянием общения с Западом и страха недавних сверхмассовых репрессий несколько сгладило свой классически коммунистический облик. Но это лишь в отношении некоторых крайностей, а не существа своей натуры, которая отныне и на веки веков обречена быть сталинистской (или ленинистской, что одно и то же; но первое выражение точнее). Коммунизм идеологический изложен в обширнейшей марксистской литературе, так что говорить на эту тему, казалось бы, нет надобности. Однако краткий очерк его будет полезен по следующим соображениям. В эпоху Сталина коммунизм идеологический достиг ступени предельной ясности, на которой возникла угроза обнажения его сущности для широких масс населения, а не только для отдельных индивидов, для которых он уже утратил обаяние вершины человеческой мысли. И критика сталинской «вульгаризации» марксизма-ленинизма имела практической целью вернуть его в прежнее (досталинское) путаное состояние, более отвечающее природе идеологии. И она добилась в этом настолько значительных успехов, что теперь от былой (классической) сталинской ясности не осталось и следа. Мы попытаемся изложить основы идеологического коммунизма (марксизма-ленинизма) по возможности близко к сталинским образцам. Тем более, что послесталинское «развитие» его не дало ему абсолютно ничего принципиально нового, заслуживающего внимания, если не считать ревизионистские отклонения ог его генеральной линии.

Мы считаем, что коммунизм как идеология (марксизм-ленинизм) вполне адекватен коммунизму как реальному строю общества. Но адекватен не в том смысле, в каком наука бывает адекватна изучаемому ею предмету (марксизм-ленинизм не есть наука, это — идеология, т. е. нечто принципиально отличное от науки), а в том смысле, в каком идеология адекватна обществу, в котором она господствует. Но мы также считаем, что наука о коммунистическом обществе как об эмпирически данной реальности еще не существует. Уже сложилась богатая литература, критикующая советский образ жизни. Достаточно здесь назвать сочинения Замятина, Оруэлла, Солженицына и многих других авторов, выступивших в последнее время. Она содержит много верных наблюдений. Однако сумма этих наблюдений и их обобщения еще не образуют сами по себе науки о коммунизме в собственном смысле слова «наука». Мы здесь попытаемся изложить хотя бы основы науки о коммунизме (научного понимания коммунизма) в той мере, в какой это нам удалось сделать, работая в полной творческой изоляции и в условиях, как будто специально созданных для того, чтобы помешать малейшим попыткам такою понимании.

Просмотрев книгу, я сказал, что картина мне ясна полностью. Книга явно антимарксистская, хотя внешне автор относится к марксизму спокойно и с уважением. И это понятно: сейчас марксизм па Западе переживает новый мощный подъем, и если автор будет явно выступать как антимарксист, его просто не будут читать. Научная ценность ее невелика, так как почти все ее идеи в той или иной форме обсуждались в западной литературе такого рода. Однако поскольку это — книга русского автора, просидевшего в годы сталинизма более десяти лет в заключении, поскольку она написана живо и в общедоступной форме, она вызовет интерес и наверняка будет переведена па западные языки. Так что это очень серьезное дело, и если можно, го надо воспрепятствовать ее выходу в свет Там. Думаю, что фактически это будет лучше и для самою автора.

— Вы знаете Зимина. Может ли он изменить свое намерение публиковать книгу, если мы побеседуем с ним? Мы можем пообещать ему помочь опубликовать исправленный вариант книги здесь и защитить се сразу как докторскую. С другой стороны — публикация такой книги может быть расценена как враждебная деятельность за рубежом со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Зимин крепкий человек. Я сомневаюсь в том, что он пойдет на это.

— Видите ли, за эту книгу, судя по всему, Там ухватятся. Не знаю, удастся ли вообще помешать ее выходу. Но есть возможность по крайней мере оттянуть ее издание на послесъездовское время.

— Разумеется, — горячо поддержал эту идею я. — Перед съездом, да и некоторое время после съезда (до выборов в академию, надо было сказать, но я, конечно, смолчал) книга может иметь Там широкий резонанс. Надо задержать!