Светлое будущее - [7]

ЛЕНКА

Ленка прочитала мою статью в философском журнале, посвященную XXV съезду партии, точнее — огромному философскому значению материалов съезда. И пришла в дикий восторг.

—Папочка, — заорала она на всю нашу гигантскую квартиру, — это не они там, а ты настоящий гений! У тебя же литературный дар пропадает. Тебе же фельетоны надо писать. Нет, лучше заявления и жалобы в домоуправление, санинспекцию и в трест Мосплодфруктдряньягода по поводу тухлой картошки и протекающих кранов. Послушайте, что он пишет: «...в гениальном докладе выдающегося деятеля нашей партии и всего мирового коммунистического движения... и всего прогрессивного человечества... с поразительной глубиной, широтой и прозорливостью дано гениальное обобщение грандиозного опыта победоносного и неудержимого строительства коммунистического общества в нашей стране, осуществляемого под гениальным руководством нашей коммунистической партии и лично товарища... гениального продолжателя дела великого Ленина, выдающегося теоретика и руководителя нашей партии и всего советского народа, идущего во главе всего прогрессивного человечества...» Нет, папочка, тебе, пожалуй, романы надо писать. Толстой, Бальзак, Достоевский — все они щенки по сравнению с тобой. Ты же самого Лаптева в два счета обставишь!

— А кто такой Лаптев? — спросил я, утирая слезы, выступившие у меня от смеха.

— Он не знает Лаптева, — сказала Ленка с возмущением. — Это же самый крупный советский социалистический реалист. Стоит ему нацарапать какую-нибудь мразь, как нас туг же в школе заставляют ее учить как образец социалистического реализма. Пятирежды лауреат всех премий (от Сталинской до Ленинской). Герой. Делегат. Депутат и прочая, и прочая, и прочая.

— Ладно, — говорю я. — Напишу я роман, а что с ним делать потом?

— Это не проблема, — говорит Ленка. — Первым делом спрячем так, чтобы никто не узнал. А то КГБ пронюхает, и тебе хана. Впрочем, пустим лучше в самиздат или напечатаем за границей. Теперь все так делают. После того как Солженицын приобрел мировую славу, каждый третий интеллигент сочиняет или собирается сочинить что-нибудь антисоветское —Ты соображаешь, что болтаешь? — говорю я. — Меня же за одно намерение сочинить подпольную книжку выгонят из партии и с работы. А с вами что будет? Сашку укатают в Сибирь, а тебе института не видать тогда как своих ушей.

— Если вздумаешь написать что-нибудь обличительное, — говорит Тамурка, — не уподобляйся этим идиотам диссидентам. Говорят о всяких высоких материях (свобода слова, творческая индивидуальность, право на эмиграцию), а о главном ни слова: колбасы-то приличной все равно нет.

РУКОВОДЯЩАЯ ИДЕЯ

Этот подонок Васькин меня опять опередил. Пока я ежился от стыда за карьеристскую речь, которую придумал прошлой бессонной ночью и собирался произнести па этом совещании, Васькин нагло попросил слово первым и выпалил именно то, что я хотел сказать. В заключение он внес предложение подготовить коллективный труд, обобщающий закономерности нашего движения к коммунизму в период между XX и XXV съездами партии. И сорвал аплодисмены. Ловок, проходимец! Но я не растерялся. Я спокойно выступил в конце совещания и сказал, что идею такого труда мы давно вынашиваем в пашем отделе. Очевидно, слухи дошли и до Академии общественных наук (АОН), и до Высшей партийной школы (ВПШ). И подготовку труда поручили нашему отделу. Разумеется, предложили привлечь крупных ученых из АОН, ВПШ и других учреждений. Васькина включили в редколлегию.

По дороге домой возбуждение от одержанной победы несколько поостыло. И я сказал себе: какой же ты кретин! У тебя на шее уже висит один эпохальный груд по методологии теории научного коммунизма, а тебе все мало. Зачем это тебе нужно? Впрочем, под этот груд можно выторговать в отдел еще человек десять. Надо будет создать новый сектор. Отдел становится огромным. Почти самостоятельный институт. А в общем, я сделал правильно. Иначе труд все равно запланировали бы, только его захватил бы Васькин с бандой своих идиотов. Представляю, что они написали бы!

Размышляя подобным образом, я разоткровенничался перед самим собой. Период между XX и XXV съездами был действительно замечательный период. Какие открылись возможности! Существует мнение, будто советская интеллигенция не использовала этих возможностей. Или, вернее, будто она их использовала, чтобы устроить свои личные житейские делишки. Конечно, в Этом есть доля горькой истины. Однако в целом это мнение несправедливо. Мы (я — типичный представитель советской либеральной интеллигенции этого периода и потому имею право говорить «мы») все-таки кое-что сделали. И думаю, что не так уж мало. Мы сделали, что могли, что было в наших силах. Другое дело — наши силы были невелики. Но это уже не наша вина. А то, что мы не пошли по тюрьмам, не сгорели на площадях, не избивались в демонстрациях протеста, так это не от нашей трусости и корыстолюбия. Туг сложнее. Работая над нашей книгой, надо будет, между прочим, разобраться и В этом вопросе. Конечно,’не в лоб, а по-умному. Чтобы Придраться нельзя было. И чтобы умный читатель понял, о чем речь. Я поделился своими мыслями с Новиковым, заведующим одним из секторов отдела.