Светло, синё, разнообразно… - [68]
С этими словами Иван наносит сильный удар по Бармалееву заду.
БАРМАЛЕЙ (ревет). Ааааа! (И рушится окончательно.)
КСЮША, АЙБОЛИТ, ЧИЧИ. Ура-а-а!
КОРОЛЕВА. Господин Жан, поздравляю. Чистая победа. Вы удачно нащупали слабое место противника. Мы отправляемся. (Ксюше.) Куда теперь?
КСЮША. К Бабе Яге!
КОРОЛЕВА. Собирайтесь.
ХОР.
АЙБОЛИТ (приносит и ставит перед Бармалеем ящик с инструментом).
КОРОЛЕВА. Вперед!
Музыка, вихрь, умчались. Бармалей один.
БАРМАЛЕЙ. А меня-то и забыли… А мне одному всю Африку ремонтировать. А как? Не научили… (Вынимает гвоздь.) Это что?
ЗАЛ. Гвоздь!
БАРМАЛЕЙ. А это что?
ЗАЛ. Молоток.
БАРМАЛЕЙ. Ну и что дальше? (начинает гвоздем забивать молоток)
ЗАЛ. Наоборот!
БАРМАЛЕЙ. Так, что ли? (Бьет по ножке гвоздя, промахивается.) Уюююй!
ЗАЛ. Не так! Наоборот!
БАРМАЛЕЙ. Опять наоборот? Тихо! Я сам. (Додумался, забил.) Забил! Забил! Я умный! Я умный! И неслабый! (И начинает забивать гвозди в ритме песни.)
В стороне — ОХОТНИК.
ОХОТНИК. Ну все. (Заряжает два огромных патрона.) Провалиться мне на этом месте, но Серого я сегодня ухлопаю. Либо эту, в шапочке. Достала она меня. То туда, то сюда, причем она-то катается бесплатно, а я-то на свои! Убью!
Уходит.
ЯГА горюет у клетки с лягушкой.
ЯГА. Хуже нет – ждать и догонять. Вот так всегда: обещают-обещают – и ничего не делают. А почему? Обещать – это одно, а делать – совсем другое. Вот ты мне ничего не обещай – только сделай. Сделай! А ты – наоборот, только обещай. И тогда я ждать от тебя ничего не буду. Правильно я говорю?
ЛЯГУШКА. Ква… ква…
ЯГА. «Ква, ква…» Тебе хорошо: у лягушек зубов не бывает… (Стонет.) Мммм!.. (Поет.)
Уж ты зуб, ты мой зуб, зуб зелененькай…
Разболелся-то как! Ой, к непогоде это, к непогоде! Ну вот, накликала.
Музыка, вихрь, те же и КСЮША, АЙБОЛИТ, ЧИЧИ, ВОЛК, ИВАН и в стороне — СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА.
Явилась не запылилась.
КСЮША. Привет, Яга Ногаевна! А вот и я, как и обещала!
ЯГА. Народу-то сколько много. Это все доктора, что ли?
ИВАН ЦАРЕВИЧ. Сударыня, умоляю: пригласите Василису, ведь она у вас?
ЯГА. А ты кто таков?
ИВАН ЦАРЕВИЧ. Иван! Царевич!
ЯГА. Какой же ты царевич? Ты секлетарь.
КСЮША. Королевский секретарь! Главней любого царевича!
ЯГА. Не забыл, значит, Василису?
ИВАН ЦАРЕВИЧ. А иначе зачем же я здесь?
ЯГА. Любишь, значит? Это мы еще проверим.
ИВАН ЦАРЕВИЧ. Позовите же ее!
ЯГА. Сначала зуб! (Айболиту.) Верно я говорю?
АЙБОЛИТ. Так. Ну, все ясно. Скажите-ка мне, голубушка, ясно и раздельно: «Шла Саша по шоссе и сосала сушку».
ЯГА. «Шла Шаша по шоше и шошала шушку».
АЙБОЛИТ. Зуб. Второй коренной. Причем страшно запущенный. Лет двести?
ЯГА. А?! Ну надо же? Угадал! Тощка в тощку! Вот профессор! Настоящий! Двести лет, говорит. А? Так и есть. Будем удалять?
АЙБОЛИТ. Зачем? Лечить будем. А друзья нам помогут.
ХОР
АЙБОЛИТ
ХОР
АЙБОЛИТ
ХОР
КСЮША. Классная песня! А? Что скажешь, Ногаевна?
ЯГА. Клашная пешня… Клаш… Класссная песссня!!! Класссная! Сла Саса по соссе и сосала суссску! Все! Здоровая я! У Лукоморья ззуб ззеленый! Ззлатая цепь на ззубе том! Двести лет как не бывало! Начинаю новую зызнь! Ссспасибо! Всем сспасибо!
ВОЛК. Ну вот. То шепелявила, теперь засвистела.
КСЮША. Ногаевна! А Василиса как же?
ЯГА. Вассилисса? Прекрассная? Позззалуссста!
Клетка с лягушкой.
КСЮША. Отпускай ее!
ЯГА. А я и не держу! (Открывает клетку.)
КСЮША. Да ты по-настоящему отпускай!
ЯГА (интимно). Погоди маленько. Любопытно мне, что Ванька-то теперь скажет.
ИВАН ЦАРЕВИЧ (приникает). Василисушка! Невеста моя! Родная!.. Все-таки превратила тебя злая баба в лягушку…
АЙБОЛИТ. Но это возмутительно! Что такое? Все время я лечу каких-то мерзавцев!
КСЮША. Яга! Имей совесть!
ЧИЧИ. Мы все вас просим!
Внезапно – звонкий серебряный смех. Общее изумление. Смеется Королева.
КОРОЛЕВА. Ха-ха-ха! Жан, дорогой, так это и есть ваша невеста? Ха-ха-ха! Ваша Василиса? Прекрасная? Ха-ха-ха! Она действительно бесподобна! Ха-ха-ха! Боже, что со мной? Ха-ха-ха! (Вынула зеркальце.) Я себя не узнаю! Ха-ха-ха!
ИВАН ЦАРЕВИЧ. Ваше величество… Я вас прошу: пожалуйста перестаньте… В конце концов – как вам не стыдно!
Удостоившись в 2015 году Российской национальной премии «Поэт», Юлий Ким вспомнил о прозе – и подготовил для издательства «Время» очередную книгу своей авторской серии. Четыре предыдущие томика – «Моя матушка Россия» (2003), «Однажды Михайлов» (2004), «Стихи и песни» (2007), «Светло, синё, разнообразно» (2013) – представили его как иронического барда, лирического поэта, сценариста, драматурга… И вот теперь художественная проза, смешанная, как это всегда и бывает у Кима, с воспоминаниями о родных его сердцу местах и близких людях.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)