Светло, синё, разнообразно… - [67]
Обходит группу со всех сторон, подыскивая удобную позицию для прицела.
ОХОТНИК
Выстрел. Бармалей с воплем вскакивает, держась за зад.
Извиняюсь, дорогой.
Исчезает.
БАРМАЛЕЙ. Ай! Ой! Кто? Откуда? Почему? За что?
Очнулись остальные.
АЙБОЛИТ. В чем дело? Что за шум?
ЧИЧИ. Бармалей сел на муравейник.
ВОЛК. Да нет. Непохоже.
БАРМАЛЕЙ. Профессор! Болит! Ой, болит, честно! Ой, как болит!
АЙБОЛИТ. Опять симулируете?
БАРМАЛЕЙ. Где ж я симулирую? Смотри!
Поворачивается к Айболиту задом. Тот качает головой.
АЙБОЛИТ. Да, рана серьезная. Как же это вы?
БАРМАЛЕЙ. Откуда я знаю? Укусил кто-то. (Волку.) Может, ты?
ВОЛК. Я спящих не кусаю.
БАРМАЛЕЙ. Какой благородный. Я бы не удержался. Ну что, налюбовались там? Давай, зашивай меня, если ты действительно профессор.
АЙБОЛИТ. Чичи, помогай.
Начинают зашивать.
БАРМАЛЕЙ. Вот не хватало! И кому это кусать меня понадобилось?
ВОЛК. Это был выстрел, дядя. Причем стреляли – в меня. Надо уходить.
БАРМАЛЕЙ. Да кому ты нужен? Это небось они, враги мои, завистники.
ВОЛК. В тебя стрелять – это противотанковое ружье нужно. А тут обычный карабин, я его за три версты слышу.
БАРМАЛЕЙ. Обычный – не обычный, а кусается. А главное, не вовремя, перед самым боем.
ВОЛК. Перед каким еще боем?
БАРМАЛЕЙ. Ну как же: этот-то… Иван Царевич-то. Того гляди заявится меня побеждать. Ты его хоть видел, какой он?
ВОЛК. Ну видел.
БАРМАЛЕЙ. Небось, три головы, огнем дышит?
ВОЛК. Три головы – это Змей Горыныч, а Иван Царевич… Да какая тебе разница? Не будет здесь никакого царевича, не волнуйся.
БАРМАЛЕЙ. Ты почем знаешь?
ВОЛК. От Снежной Королевы, дядя, никто еще живой не возвращался. Был один пацан, убежал, да и то, когда хозяйки дома не было, так что некого нам ждать.
БАРМАЛЕЙ. Утешайся, утешайся, а я на всякий случай подстрахуюсь. Да зашьете вы меня когда-нибудь, нет?
ЧИЧИ. Готово. Гуляй.
БАРМАЛЕЙ. О! Нормально. Хорошо! (Крепко шлепает себя по заду.) Оййй!
АЙБОЛИТ. Ничего, скоро заживет. Первое время постарайтесь поменьше сидеть.
БАРМАЛЕЙ. Да уж мне теперь некогда рассиживаться. Будем готовить позицию. (Воздвигает всяческие препятствия.) Вот здесь он у меня шлепнется. Вот здесь он у меня ляжет. Вот тут он у меня подпрыгнет. А вот тут я его и пришибу. Все. А? Красота!
ВОЛК. Зря только всю Африку перекурочил.
Музыка. Вихрь. Те же и КСЮША с ИВАНОМ-ЦАРЕВИЧЕМ. Поодаль — СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА.
ВОЛК. Ты? Живая? Быть не может! Неужели она тебя отпустила?
КСЮША. Да не совсем еще. Вот Ваня Бармалея победит, тогда посмотрим.
БАРМАЛЕЙ. Кто это тут хочет победить Бармалея? (подошел к Ивану.) Ты? Ффу!.. А я-то старался. Всю Африку из-за тебя переломал. Ладно. Ты же мне ее и починишь. (Волку.) Просил же я тебя по-хорошему, расскажи, что за богатырь. А? Ну и что это? Чихнуть один раз – и готово дело. (Ивану.) Ну? Драться будем, или сразу откажешься?
ИВАН ЦАРЕВИЧ. А? Что? Это ты Бармалей? Бармалей, друг, скоро я увижу свою невесту, ты рад?
БАРМАЛЕЙ. Очень. Только вроде бы сначала подраться надо, а?
ИВАН ЦАРЕВИЧ. Да зачем нам драться? Отпусти со мной Айболита, и кончено дело. Я тебя на свадьбу позову.
БАРМАЛЕЙ. Айболита захотел? Только через мой труп.
ИВАН ЦАРЕВИЧ. Да зачем мне твой труп? Мне Айболит нужен, а не труп. Живи.
БАРМАЛЕЙ. Спасибо. А Айболита не отдам.
ИВАН ЦАРЕВИЧ. Ну почему, почему нельзя все решить по-человечески? Хорошо, давай драться. Василиса! Невеста моя! Я скоро!
БАРМАЛЕЙ. Ну нахал. «Скоро»… Да ты у меня год лечиться будешь! Вот здесь ты у меня шлепнешься, здесь ты у меня ляжешь, а тут я тебя и расшибу. Эй! Кто-нибудь нас посудит? А то я и до смерти могу!
Выступает КОРОЛЕВА.
КОРОЛЕВА. Я буду судить поединок.
ВСЕ. Ах!
КОРОЛЕВА. Начнете по сигналу. Господин Жан, вот вам и наказание за ваше непослушание.
ИВАН ЦАРЕВИЧ. Ваше величество, о чем вы? Меня Василиса ждет.
КОРОЛЕВА (машет платком). Начали!
Музыка.
ИВАН ЦАРЕВИЧ.
ЧИЧИ. Один – ноль.
КОРОЛЕВА (машет платком). Продолжайте!
ИВАН ЦАРЕВИЧ.
ЧИЧИ (как в боксе). Один. Два. Три. Четыре…
Бармалей с трудом поднялся.
Один – один!
КОРОЛЕВА. Однако. Вы намерены продолжать?
БАРМАЛЕЙ. Случайно поскользнулся…
КОРОЛЕВА. Прошу! (Машет.)
ИВАН ЦАРЕВИЧ.
Удостоившись в 2015 году Российской национальной премии «Поэт», Юлий Ким вспомнил о прозе – и подготовил для издательства «Время» очередную книгу своей авторской серии. Четыре предыдущие томика – «Моя матушка Россия» (2003), «Однажды Михайлов» (2004), «Стихи и песни» (2007), «Светло, синё, разнообразно» (2013) – представили его как иронического барда, лирического поэта, сценариста, драматурга… И вот теперь художественная проза, смешанная, как это всегда и бывает у Кима, с воспоминаниями о родных его сердцу местах и близких людях.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)