Светло, синё, разнообразно… - [70]
БАБУШКА (интимно). Между прочим, наша Василиса не хуже.
Музыка «Выход Королевы». Те же и БАРМАЛЕЙ, новый секретарь Королевы, с красочной коробкой в руках.
БАРМАЛЕЙ
ХОР
БАБУШКА. Это вам моя внучка проиграла в шахматы?
БАРМАЛЕЙ (чешет зад). Ой, лучше бы она выиграла.
БАБУШКА. Ну хорошо. Мы когда-нибудь поужинаем или нет? (Звонит.) Взяли вилку. (Звонит.) Взяли нож… что такое?
Вбегает ВОЛК, за ним гонится ОХОТНИК с ружьем.
ОХОТНИК. Стой! Стой, говорят!
Волк остановился: дальше бежать некуда.
Ну все, Серый. Посторонних хотя опять многовато, но мне без разницы. Зря я, что ли, день целый за тобой гоняюсь? Одних денег сколько истратил много, пора мне увенчаться успехом.
БАБУШКА. Но он же не съел Красную Шапочку.
ОХОТНИК. И зря! Меньше было бы беготни.
ЯГА. Аты-баты, хали-гали…
ОХОТНИК (угрожая ружьем). Цыц, ведьма старая! Еще только пикни, у тебя вообще зубов не останется!
БАРМАЛЕЙ. Так это ты мне штаны порвал?
ОХОТНИК (угрожая). А я могу и галстучек попортить!
КСЮША. Послушай, охотник….
ВОЛК. Назад! Уберите ее!
Айболит удерживает Ксюшу.
Вы что, не видите? Он же за полторы тыщи ни малого, ни старого – никого не пощадит! Между прочим, не больной и не глупый.
ИВАН ЦАРЕВИЧ. Нет, ну нельзя же так…
ВАСИЛИСА. Ваня, не надо. Не надо, Ванечка. Пусть стреляет, чего уж. Стреляйте, пожалуйста.
ОХОТНИК. Ну вот, хоть одна нашлась, нормальная. Слышите? Я не больной, не глупый – я нормальный. У тебя есть шкура – у меня ружье, закон природы, все. Поэтому стой спокойно, Серый, не дергайся. Пиф-паф ой-ой-ой!
Выстрел. Из ствола выскакивает букет красных роз.
Что такое? Я же бронебойными заряжал.
Второй выстрел. То же самое.
ВАСИЛИСА. Получилось! Ванечка, получилось! Яга Ногаевна, видали?
ЯГА. Во Баба Яга будет! Не хуже меня!
ОХОТНИК. Ну вот. А вы что подумали? Это шутка такая. Между прочим, большие бабки можно заработать. А я гляжу, компания веселая, дай, думаю, разыграю. Ба-бах! – и два букета. У меня и еще патроны есть.
Вынимает патроны. Но тут Бармалей отбирает у него и ружье и заряды.
БАРМАЛЕЙ. Тихо-тихо-тихо. Это шутка, но не твоя. Хотя – давай попробуем. (Заряжает два патрона.) Ба-бах и два букета, ага? Поворачивайся.
ОХОТНИК. Понимаю. Теперь ты на мне штаны порвать хочешь.
БАРМАЛЕЙ. Могу и галстучек.
ОХОТНИК. Ну, давай попробуем. (Внезапно хватает Чичи, нож со стола и приставляет к ней.) Все нормально! Закон природы: теперь у тебя ружье, а у меня – шкура, собственная, которая мне тоже дорога!
ЯГА. Ну вот и моя очередь, дождалась. Аты-баты! Хали-гали! Фу-ты ну-ты! Трали-вали!..
ОХОТНИК. Ты что? Не надо! Не надо! Замолчи! (Бежит, отшвырнув Чичи.)
ЯГА. Заур-баур три кольца! Ламца-дрица оп-ца-ца!
ОХОТНИК (издали). Не надо! Не на… ква… ква! Ну, ква-ква-ква!!! Ах ты ква-ква-ква… (Затихает.)
ЯГА. Вот пускай поквакает пока. А там посмотрим.
БАБУШКА. Да. Времена переменились. Раньше спасались от волков, теперь – от охотников. Что ж, господин Волк, присоединяйтесь. Правда, пироги мои – с капустой.
ВОЛК. Честно говоря, давно не ел. (Присоединяется.)
БАБУШКА. Внимание! (Звонит.) Вилки! (Звонит.) Ножи! И-и… стоп. Ксюш! Все-таки мне не терпится. Ну хотя бы вкратце, расскажи: как же так ты шла ко мне? Откуда они все взялись? С чего вообще все началось?
КСЮША. Баушка! А пироги-то?
БАБУШКА. Они тебя день ждали – ничего, десять минут еще потерпят.
КСЮША. Баушк… с чего началось. Вообще-то все началось с песни!
Дорожная песенка Красной Шапочки
ХОР
Конец
Лирика, или Муза для ТЮЗа
Перед занавесом
Два гнома
Удостоившись в 2015 году Российской национальной премии «Поэт», Юлий Ким вспомнил о прозе – и подготовил для издательства «Время» очередную книгу своей авторской серии. Четыре предыдущие томика – «Моя матушка Россия» (2003), «Однажды Михайлов» (2004), «Стихи и песни» (2007), «Светло, синё, разнообразно» (2013) – представили его как иронического барда, лирического поэта, сценариста, драматурга… И вот теперь художественная проза, смешанная, как это всегда и бывает у Кима, с воспоминаниями о родных его сердцу местах и близких людях.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)