Свет во тьме - [40]

Глава 7

Здание Петровского горисполкома было двухэтажным особняком дореволюционной постройки. Когда-то оно, наверное, было красивым. Но во время борьбы против архитектурных излишеств с него посшибали все вензеля, колонночки, скульптуры, которыми богатые купцы до революции любили украшать свои дома, и в довершение всего покрасили в отвратительный коричневый цвет. В таком виде здание стало полностью соответствовать своим внешним видом своему содержимому — месту нахождения руководства исполнительного комитета Петровского городского совета депутатов трудящихся.

Кабинет секретаря горисполкома находился на втором этаже. По своему положению это должностное лицо было немного ниже заместителя председателя райисполкома, но, наверное, все же выше, чем областной уполномоченный Совета по делам религий.

Секретарь горисполкома Эльвира Свинаренко была молодой невысокой тучной женщиной с вытравленными перекисью водорода жидкими волосами. Когда Иванов вошел к ней в кабинет, то она, тяжело отдуваясь, встала из-за стола, сделала несколько шагов ему навстречу своими короткими ногами и пожала ему руку. Ладонь ее была отекшая и мягкая, как подушка.

— Что-то вы долго, Евгений Алексеевич, — недовольно сказала она.

— Так вот папу вашего пришлось в порядок приводить прямо перед дверями горисполкома, — спокойно ответил уполномоченный.

Важность сползла с лица товарища Свинаренко и сменилась неподдельным ужасом. Она как-то сразу забыла, что хотела строить разговор строго и по-марксистски бескомпромиссно.

— Что? Отец здесь? Надеюсь, он не за дверью?

— Вы его недооцениваете, Эльвира Львовна. Когда такой важный человек, да еще во фраке, ждет чего-либо за дверью!

— Во фраке? Но сейчас же зима, на улице плюс два. И он без пальто?

— Нет, только во фраке, но когда я приводил его в чувство, ему было так жарко, что с него тек пот.

— Где же он сейчас?

— Пошел к себе на работу.

— Какая у него может быть работа? — искренне удивилась Эльвира.

— В собор.

— Ах, это… — секретарь горисполкома сразу успокоилась, к ней начала возвращаться уверенность. — Тогда мы можем перейти к той проблеме, которая вынудила меня просить вас придти. Евгений Алексеевич, почему вы считаете возможным проводить действия, противоречащие решениям нашей городской комиссии?

— О чем это вы?

— Я имею в виду вопрос с открытием второго храма в Петрово.

— Не вижу здесь противоречия. Я дал отрицательное заключение, Совет меня поддержал, заявителям дан официальный отказ.

— Вы на самом деле не понимаете? Речь идет о мерах, которые предполагалось принять к двум из заявителей.

— А я здесь при чем?

— Когда вам позвонили из пединститута, вы сказали, что не нужно отчислять этого студента, … как его там…

— Я понял, о ком речь. Конечно, не нужно отчислять. Я его вызвал, объяснил, чтобы он своей религиозностью не бравировал, неизвестно еще пока, что это — подлинная вера или юношеское стремление плыть против течения. Я говорил с деканом, молодой человек учится на «четверки» и «пятерки», дисциплину не нарушает, других оснований для отчисления нет. Парень обещал вести себя аккуратнее.

— Другими словами, вы предложили ему затаиться и втихаря вредить советской власти? — маленькие глазенки Свинаренко налились кровью.

— Только не нужно пафоса, Эльвира. Никому он не вредит. Если на него не обращать внимания, то он, может быть, через год-другой и в церковь ходить не будет. А так — будет гнаться за ореолом страдальца за веру.

— Вы думаете? — уже намного тише и растерянно спросила секретарь горисполкома. Она всегда терялась перед своим бывшим преподавателем — таким спокойным, неизменно уверенным в своей правоте, стремящимся отстаивать высшие ценности.

— Не думаю, а знаю. Что еще не так?

— А зачем вы написали мне письмо, что считаете нецелесообразным откладывать выдачу ордера на новую квартиру этому…, ну как его там?

— Я понял, о ком речь. Мы живем не при Хрущеве, наши методы должны быть качественно иными. Даже и тогда не одобрялось подобное администрирование, а уж сейчас — тем более. Впрочем, данный вопрос уже исключительно в компетенции горисполкома.

— Зачем же вы направили копию в облисполком?

— Чтобы в случае разбирательства была очевидна моя позиция.

Эльвира Львовна окончательно растерялась. Мысль о разбирательстве вышестоящими органами, какой бы маловероятной ни была, немного ее напугала.

— Так как же нам поступить?

— Это ваше дело, я свое мнение высказал.

Уполномоченный немного насмешливо посмотрел на не знавшую, чего еще сказать, секретаря горисполкома и спросил:

— Все у вас? А то у меня много работы.

— Да, спасибо, Евгений Алексеевич.

Только когда дверь за Ивановым закрылась, Свинаренко поняла, что забыла предложить присесть, и все время разговора они стояли.

«Ну, хорошо, — подумала Эльвира. — Он меня убедил, репрессивные меры могут быть не только не полезны, но и вредны. Но через прессу их все-таки пропесочить надо». И она набрала телефон редактора областной партийной газеты.

Антицерковные репрессии, проводимые по инициативе Н.С. Хрущева в 1959–1964 гг., сопровождались и усилением атеистической пропаганды. В целом в несколько смягченном виде ее формы и методы сохранились до конца 1980-х годов. Она носила как идеологический, так и формальный, а еще чаще — примитивный характер. Вводилось преподавание научного атеизма в высших учебных заведениях, создавались курсы для будущих лекторов научного атеизма. Принимались резолюции партийных и комсомольских конференций и собраний. На публикациях партийных и комсомольских газет можно проследить основные тенденции атеистической пропаганды данного временного периода. Это и требования к индивидуальной «работе» с верующими, а в реальности — жесткому психологическому и административному давлению, в результате которого многие «отказывались» от своих взглядов.