Свет в океане - [70]

Телефонный разговор был непонятным.

— Вам нужно явиться в участок лично, мистер Грейсмарк. У нас тут ваша дочь.

Билл Грейсмарк явился в полицейский участок, не зная, что и думать. После звонка ему сразу представилось тело Изабель на столе в морге, которое должны забрать родственники. Он с трудом улавливал слова, которые продолжали говорить по недавно установленному телефонному аппарату: смерть казалась самым очевидным объяснением. Только не их третий ребенок! Он не мог потерять всех детей — Господь же такого не допустит? Билл слышал, но не понимал, при чем здесь Ронфельдты, но уловил слова «Том» и «тело».

В участке его проводили в заднюю комнату, где на деревянном стуле сидела его дочь, сложив на коленях руки. Он был так уверен в ее смерти, что не смог сдержать слез.

— Изабель! Дочка! — прошептал он, бросаясь к ней и заключая в объятия. — А я так испугался, что больше никогда тебя не увижу!

И тут он заметил, что его дочь была явно не в себе: она не ответила на его объятия и не подняла глаз, а просто безжизненно обмякла — бледная и отрешенная.

— Где Люси? — спросил он сначала у дочери, а потом у констебля Гарстоуна. — Где маленькая Люси? И Том? — Его мозг снова заработал: наверное, они утонули. Неужели…

— Мистер Шербурн находится в камере, сэр. — Полицейский ставил печати на какие-то бумаги. — Его переведут в Албани после предварительного расследования.

— «Предварительного расследования»? Какого черта? Где Люси?

— Ребенок находится со своей матерью, сэр.

— Совершенно очевидно, что ребенок не со своей матерью! Что вы с ней сделали? Что все это значит?

— Судя по всему, настоящей матерью ребенка является миссис Ронфельдт.

Билл решил, что ослышался, и продолжал бушевать:

— Я требую немедленно освободить моего зятя!

— Боюсь, что это невозможно. Мистер Шербурн арестован.

— Арестован? За что, черт возьми?

— Пока за искажение сведений официальной отчетности Содружества. Неисполнение обязанностей государственного должностного лица. Это для начала. Затем похищение ребенка. И к тому же на Янусе выкопали тело Фрэнка Ронфельдта.

— Вы с ума сошли? — Билл повернулся к дочери, теперь ясно понимая причину и ее бледности, и оцепенения. — Не волнуйся, дорогая. Я все улажу. Тут наверняка какая-то ужасная ошибка! Я разберусь!

— Мне кажется, вы не понимаете, мистер Грейсмарк… — начал полицейский.

— Вы, черт возьми, правы — я ничего не понимаю! И вы за это ответите! Держать мою дочь в полицейском участке из-за какой-то безумной истории. Оклеветать моего зятя! — Он повернулся к дочери: — Изабель, скажи ему, что это полная чушь!

Она продолжала сидеть, не шевелясь и не говоря ни слова.

Полицейский откашлялся.

— Миссис Шербурн отказывается давать показания, сэр.

Том чувствовал, как его обволакивала густая липкая тишина в камере. Его жизнь так долго отмеряли яркие вспышки маяка и окружал шум ветра и набегавших волн. И вдруг они исчезли. Он прислушивался к похожим на удар хлыста крикам птицы-бича, прятавшейся где-то в ветвях эвкалипта.

Одиночество ему было знакомо и напоминало о времени, когда он жил на Янусе один, и теперь годы, проведенные на острове с Изабель и Люси, казались ему миражом. Он полез в карман, достал детскую атласную ленточку и вспомнил улыбку, с которой Люси ему ее вручила, когда та соскользнула с волос. «Сохрани ее, пожалуйста, папа».

Гарри Гарстоун пытался отобрать ленточку в участке, но Наккей его остановил:

— Бога ради, парень! Он же не задушит нас ею!

И Том с благодарностью убрал ее в карман.

Ему никак не удавалось примирить раздирающие его противоречивые чувства: печаль от содеянного и огромное облегчение. Эти две силы порождали необъяснимую реакцию, но все эти переживания казались пустяком при мысли о том, что он отнял у жены ребенка. Он физически ощущал эту потерю: наверное, подобные страдания испытывала Ханна Ронфельдт, а что уж говорить об Изабель, на долю которой выпало столько неудачных родов? И теперь его жена снова была вынуждена переживать потерю, только на этот раз уже горячо любимого ребенка. У Тома не укладывалось в голове, как он мог причинить столько страданий. Что, черт возьми, он наделал?

Он пытался разобраться в своих чувствах и понять, как его любовь могла принести столько горя и так причудливо преломиться, будто оказалась лучом света в хитроумной системе линз.

Вернон Наккей знал Изабель с младенчества. Ее отец учил пятерых его детей.

— Самое лучшее — это забрать ее домой, — рассудительно сказал он Биллу. — Я поговорю с ней завтра…

— А как быть с…

— Отведи ее домой, Билл. Отведи бедняжку.

— Изабель! Родная! — Мать заключила дочь в объятия, едва она переступила порог дома. Виолетта Грейсмарк тоже не знала, что и думать, но при виде состояния дочери не решилась ничего расспрашивать. — Я тебе уже постелила. Билл, отнеси ее вещи.

Изабель, с трудом передвигая ноги, прошла в комнату — на ней не было лица. Виолетта подвела ее к креслу и, усадив, принесла с кухни стакан.

— Тут теплая вода с бренди. Чтобы успокоить нервы, — сказала она.

Изабель послушно выпила и поставила пустой стакан на журнальный столик. Виолетта принесла плед и накрыла ей ноги, хотя в комнате и так было тепло. Изабель принялась машинально поглаживать плед, водя указательным пальцем по клетчатому узору. Она была так погружена в свои мысли, что никак не отреагировала на вопрос матери.