Свет в Коорди - [55]

Утренние эти тихие часы, когда никто не мешал и голова была особенно ясна, Муули посвящал чтению. В эти же часы он составлял конспекты своих выступлений и лекций для партийцев волости, сельского актива, сельской интеллигенции.

В такие минуты он неохотно допускал вторжения в свою комнату, и даже семилетняя дочка Майму, прислушиваясь к тихим шагам за закрытой дверью, передразнивая голос отца, строго говорила потертому плюшевому мишке:

— Ш-ш… Не шали, прошу тебя…

Когда стрелки на ручных часах Муули показали без четверти девять, он надел пиджак, шляпу, уселся на свой старенький велосипед и поехал в волисполком. Путь туда был недалек — с километр по гладкому, щебнем мощенному шоссе.

Подведя за руль велосипед к крыльцу волисполкома, Муули узнал тетушку Тильде, чей хутор, пожалуй, был самым бедным в Коорди. Жила она одна, воспитывая сирот, детей сына Арнольда, советского воина, погибшего на острове Сааремаа, когда выбивали немцев, окопавшихся на узком мысе Сырве.

Тетушка Тильде, обычно очень говорливая и хлопотливая, сидела теперь в тени, на скамье, в позе терпеливого ожидания, сцепив жилистые худые руки на коленях, и, как показалось Муули, не очень ласково поздоровалась, когда Муули снял шляпу.

— Что так рано пришла? — спросил Муули, поднимаясь на крыльцо. Теперь он начинал припоминать, что последнее время частенько встречал Тильде в волисполкоме.

— У кого жажда, у того и ноги… — ответила Тильде и поджала губы.

— Тебе кто, председатель Янсон нужен? — простодушно спросил Муули и потихоньку уселся на скамье рядом с Тильде.

— Янсон мне не нужен, мне печать нужна — штемпель… — объяснила тетушка Тильде, искоса взглянув на Муули.

И Муули услышал следующую историю. У Тильде завелись кое-какие деньги: государственная пенсия сироткам Арно, да и сама Тильде тоже без дела не сидит — работает… И вот огляделась Тильде в своем доме, видит — хорошо бы плиту и трубу переложить, а то кирпичи выпадать стали; стены побелить бы да кое-где новые стекла вставить. Кирпича бы немного, стекла да известь… А так как строительные материалы дефицитные, то печать нужна на заявлении…

— А что же Янсон? — поинтересовался Муули.

— Янсон?

Она пришла к нему две недели тому назад. Но в тот раз у него день не был приемный. В приемный день товарищу Янсону было некогда, — он разрешал какие-то очень важные дела. Он так громко кричал по телефону и ругался. И когда Тильде все-таки набралась духу и вошла, Янсон только рукой махнул: «Завтра, завтра…» Но назавтра Янсон не смог принять заявления, потому что оно было не чернилами написано, а карандашом. Он сказал: «Приди послезавтра». Но послезавтра Янсон поехал в город по делам службы… И вот сегодня Тильде пришла уже с самого утра, чтоб не упустить Янсона, хотя, быть может, это ему и не понравится… Придет ли он сегодня?

Муули посмотрел на часы.

— Запоздал, но придет… Придет непременно.

— Насчет хворосту я с ним говорила еще… — оживилась тетушка Тильде, видя внимание Муули. — Дров нет у меня. Если леспромхозу представить бумажку с печатью волисполкома, там могут дать хворосту или даже лесу…

Слушая тетушку Тильде, Муули молча смотрел на ее худые руки и босые ноги, коричневые от солнца, с набухшими венами. Узловатые вздутия набрякших вен без слов свидетельствовали о непосильном труде, принятом Тильде за всю ее жизнь в Коорди.

Муули вдруг ясно представил, как тетушка Тильде и сегодня, почему-либо не дождавшись Янсона, натруженными ногами пойдет обратно месить пыль под солнцем — итти ей километров пять, не меньше! На пути этом она встретит знакомых женщин — может быть, старуху Месту Тааксалу, идущую в лавку за дрожжами, или жену Йоханнеса Вао Лийну, везущую бидоны с молоком в маслобойню. И, придерживаясь вот этой худой натруженной рукой за борт телеги Лийны Вао, тетушка Тильде, сурово поджав губы, будет рассказывать о хворосте, о кирпиче… А встречные расскажут десяткам другим, что Янсон хворосту пожалел для тетушки Тильде, не выслушал как следует в спешке, не понял…

Тетушка Тильде, польщенная вниманием этого серьезного человека, приготовилась рассказывать дальше, но Муули вдруг резко встал и нахлобучил шляпу.

— Ты никуда не уходи, — тоном приказания сказал он, — Янсон сейчас придет, я знаю.

И, вскочив на велосипед, выехал на шоссе.

На дворе Янсона, прислоненные к стене сарая, сохли сачки с прилипшими к ним водорослями. Разглядев на сетке лягушечий трупик с содранной кожей, Муули подумал, что, наверное, Янсон поздно вернулся с ловли раков, до чего был великий охотник.

В холодных сенях он увидел двух белоголовых подростков, сыновей Янсона, нагнувшихся над высокой плетеной корзиной; непрерывное шуршание и возня слышались под листьями лопухов, покрывающих корзину.

Муули вошел, забыв постучаться.

Янсон ел яичницу со шкварками; расплавленная капля сала стекала с его подбородка.

— Запоздал, друг, — с непонятным выражением в голосе сказал Муули.

— А что, из уезда звонили? Сводку? — встревожился Янсон, отодвигая сковородку.

— Нет, там тетушка Тильде пришла, ей, видишь ли, штемпель нужен, — таким же непонятным тоном сказал Муули.

— Тильде? — не сразу понял Янсон. — А-а… Насчет хвороста… Душу съела с этим хворостом, въедливая старуха…