Свет в Коорди - [14]

Выйдя от парторга, Пауль подумал и повернул к хутору Курвеста. Шел и насвистывал; настроение у него было великолепное. Муули ему определенно понравился.

«Нет, но какой острый человек… — думал Пауль. — У этого человека есть хватка, — знает чего хочет. Определенно был парторгом в полку».

Как бы то ни было, а успехами первого дня он мог быть доволен. Что значит кислая мина и видимое нерасположение Янсона, если можно рассчитывать на Муули и опереться на дружбу с Маасалу и Тааксалу. Наконец, что же еще? Ах да, дочь Йоханнеса Вао — Айно… Она быстро шла по двору хутора, упрямо и высоко неся голову; зеленое платье под зимним ветром билось вокруг ее крепких ног. С такой не будешь у пустого корыта сидеть.

Он все ускорял шаг, подходя к хутору.

Айно снова оказалась в гостях у Сааму, и Пауль почти не удивился этому, словно так было сговорено.

— У тебя такое лицо, будто ты подкову счастья нашел, — сказала она.

— Почем знать, может и нашел, — загадочно ответил он.

— Как дела? — поинтересовался Сааму.

— Пока неясны, — лаконично ответил Пауль. Он не любил говорить о половинчатых достижениях.

Здесь он пообедал. Стал разговорчив. Даже рассказал несколько анекдотов из армейской жизни, — для Айно, хотя и не совсем удачно. Ему не удавались веселые анекдоты. Но Айно смеялась. Это ему понравилось. «Ее легко рассмешить, — подумал он, — значит трудно заставить заплакать…»

И снова в хлопотах мелькали голые локти Айно, и, опустив глаза, она задумчиво пела:

Долго я свидеться с милой не мог,

Путь к ней тяжел, и далек, и глубок.

Озеро нас разделяет давно,

Путь преграждает к любимой оно.

Были бы доски, была бы пила —

Лодка давно бы готова была.

Но, чтоб увидеться с милой своей,

Все-таки лодку построить сумей!

— Я завтра уезжаю, проводить придешь? — спросила Айно, прервав песню, которая ему так нравилась.

— Завтра, — потемнел он лицом. — Что так быстро?

— Так… дома не нравится. Со старым Вао все не можем ужиться, — пожаловалась она.

— Ну, а если через два дня?

— Зачем? — наивно спросила она, в упор взглянув на него. — Что же изменится?

— Не знаю. Может быть и изменится. Сейчас мороз, а утром, глядишь, — оттепель, — уклончиво ответил он.

Пауля не так легко было заставить раскрыться.

Ночевать он отправился к Маасалу.

Мужчины собрались в комнате у Маасалу. Хозяин, сняв сапоги, сидел, протянув под стол ноги в толстых шерстяных носках, и курил трубку. Тааксалу самодельной машинкой резал табак. И Семидор был здесь; присев поближе к теплой печке, он почесывал худую черную кошку за ухом.

Пауль вкратце рассказал о встрече с Янсоном и Муули.

— Янсон хочет реку перейти и штаны не замочить, — с презрением сказал Маасалу. — Ему только чтоб план его выполнялся. Что ему до того, что ты бедняк и новоземелец? Он, видишь ли, за Коора держится. Ему Коор поставки будет выполнять… Вот товарищество надо открыть — Кянда откуда-то выкопал. Я еще хочу посмотреть, что это за Кянд[4] такой и куда его корешки тянутся…

— Янсон — дермо, — вмешался в разговор Семидор. — Но я его осадил… Супер у нас теперь в сарае.

Маасалу уничтожающе глянул на Семидора, Тааксалу откровенно осклабился.

— Держись зубами за землю Курвеста, — сказал Маасалу Паулю, — дом выстроишь, а пока в баньке поселишься. Жил же в ней попс Кург. Как усадьбу ни дели, а пять-шесть гектаров пахотной земли тебе достанется. Земля — что свежий хлеб! Тебе один хороший урожай новый дом поставит.

— Я в колодце воду открою, — он высох, я знаю тот колодец, — пробормотал Семидор.

На том и порешили.

Пауль Рунге долго не мог уснуть. Прислушивался к похрапыванию Каарела, спавшего крепким сном здорового, наработавшегося за день человека. Что-то порой потрескивало в стенах старого дома, словно старик с кряхтеньем распрямлял кости. Кошачьи глаза, зеленые и яркие, как зимние звезды, зажглись в темноте и проплыли мимо него.

Лежа с открытыми глазами, Пауль пытался представить себе жизнь свою в ближайшем будущем — через месяц, два, год. Это было так же трудно, как трудно было разглядеть кошку в этой темной комнате. Ведь он шел не проторенной дорогой и жизнь свою как бы начинал с начала. Он, Пауль Рунге, — хозяин хутора и своих собственных коров и лошадей!.. Это было трудно представить. Ведь он никогда еще не был хозяином.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Пробили старые стенные часы с медным, похожим на безмен, маятником и разбудили Михкеля Коора, хозяина хутора Кару. Бой часов прозвучал глухо, словно утонул в толстом ватном одеяле, под которым лежал Михкель с женой Мартой. В большой, с невысоким потолком, комнате обилие мебели и домотканных шерстяных ковриков на полу и стенах скрадывало звуки. Мебель была разная: рядом с дубовым платяным шкапом о трех дверцах стоял другой — березовый, с безвкусными резными столбиками и украшениями, ровесник стенным часам, принадлежавшим деду Михкеля, мельнику Отто. Порывшись в туго набитых шкапах, можно было обнаружить старую барашковую шапку деда и новые, ни разу не надеванные сапоги отца, а также много других вещей, принадлежавших отцу и деду. Из поколения в поколение собирались вещи на хуторе, ничто не выбрасывалось — даже дедовские часы луковицей в деревянном футляре, хотя что-то в них давно лопнуло и они показывали время начала текущего столетия. Вещи собирались в дом постепенно, по мере того как гарнцевая мука из тысяч крестьянских мешков оседала в мешках деда, по мере того как отец Яков прочно пришивал приобретенные на аукционах клочки земли к хутору Кару.