Свет в джунглях - [61]

Отгремела война. Но ее кровавые следы еще долго проступали то там, то тут, тревожа сердца людей. Однажды в Ламбарене пришло необычное письмо. В нем оказались стихи и небольшая записочка. Швейцер прочел ее и узнал, что автором стихов был прогрессивный немецкий поэт Альбрехт Хаусхофер. Он был убит нацистами в Моабитской тюрьме в апреле 1945 года, незадолго до окончания войны. Перед лицом смерти, говорилось далее в записке, Альбрехт написал стихи, посвященные доктору Швейцеру. Называлось стихотворение «Врач из Ламбарене». Поэт сумел переслать его друзьям на волю, а друзья вложили листок со стихами в конверт и отправили их в Ламбарене Альберту Швейцеру.

Доктор был потрясен известием о трагической гибели поэта. Он много раз с волнением читал и перечитывал стихотворные строки:

Нету в мире тревожней сигнала:

— Поспеши! Человек в беде! —

В джунгли доктора сердце позвало

исцелять от страданий людей...

На обороте листка была приписка: «В самые тяжелые минуты он думал о вас, доктор. Это стихотворение поэт ставил в один ряд с тем, в котором он писал о Фритьофе Нансене...»

Швейцер отложил письмо в сторону. Ему вдруг мучительно захотелось увидеть Альбрехта Хаусхофера, поговорить с ним. Наверное, это был человек, одухотворенный теми же идеалами, что и он. Наверное, Альбрехт, мог бы стать хорошим и верным другом. Мог бы стать... Но не станет им больше никогда...

***

Фрау Елена, немного согбенная, с гладкой старомодной прической и приветливым открытым лицом, приглашала гостей:

— Милости просим! Рассаживайтесь без церемоний, поудобнее. Сегодня Альберт обещает сыграть нам почти всего Баха.

Доктор уже сидел у рояля, прикрыв глаза, настраиваясь на свидание с любимым композитором. Постепенно все его внимание сосредоточилось на бессмертной музыке, которую ему предстояло сейчас воспроизвести. Он не слышал разговоров за своей спиной, не услышал топота ног и шума передвигаемых стульев. Не услышал Швейцер и того, как вошедшая последней Матильда Коттман произнесла дрожащим от волнения голосом:

— Сейчас передали страшное известие... Такое страшное... — Голос Матильды сорвался. Она какое-то мгновение молчала, собираясь с силами, а затем словно вытолкнула из себя: — Американская атомная бомба снесла с лица земли японский город...

Швейцер услышал тишину. И заиграл. Бах звучал гневно и яростно. Звуки рокотали и перекатывались, как волны, кому-то грозя, кого-то предостерегая.

Когда доктор окончил играть, в комнате было так же тихо, как и до начала игры. Швейцер обернулся и увидел словно впервые хорошо знакомые лица. Вот неувядающий Марк Лаутербург. Рядом сидит его скромница жена Эльза. Лицо Биссаугави — это лицо философа. А почему Матильда стоит? Боже, как она сдала, похудела... И почему она стоит? Почему ее губы шевелятся, а слов он не слышит?

Вот встает Ладислав Гольдшмидт. Он подходит к доктору и повторяет слова, которые несколько минут тому назад произнесла Матильда Коттман:

— Американцы сбросили на японский город новую сверхмощную бомбу. Передают, что город перестал существовать...

Швейцер устало поднимается со стула. Он чувствует, как страшно давит на него груз его семидесяти лет. Глаза его бесконечно печальны, но голос спокоен:

— Я ожидал чего-то подобного. Это — дикий апофеоз войны. Вряд ли, друзья, нам придется отдохнуть. Мы должны доказать своей деятельностью, что человеческая личность не обесценена, что люди — не пешки на шахматной доске, что в наше время политики, наконец, должны считаться с общественным мнением. После этого взрыва люди не могут оставаться прежними. Они должны сблизиться и понять, как невелик земной шар и сколь многое на нем зависит от них самих...

Музыкального вечера не получилось. Гости бросились слушать радио. Вскоре во всех концах госпитального поселка слышалось:

— Хиросима... Нагасаки... Сотни тысяч сгорели... Ударная волна... Радиация

Слова были пугающе незнакомыми. Произносили их вполголоса. И, произнося, старались представить себе размеры бедствия, постигшего два японских города. Старались представить и не могли. Картины библейских ужасов — ада и адского пламени — и те бледнели перед известиями из Японии.

***

Альберт Швейцер одним из первых поднял голос протеста против применения американского атомного оружия. Как врач он понимал, что страшно не только его всесокрушающее действие в момент взрыва; непоправимы последствия радиационного излучения, которые невозможно предвидеть и предупредить. Они могут сказаться, писал доктор, через три-четыре поколения массовым рождением идиотов или уродцев.

Голос Швейцера был услышан за океаном. Знаменитый американский ученый-химик Лайнус Полинг в своей книге «Не бывать войне» вспоминает о том, какое большое впечатление произвели на многих американцев выступления «ламбаренского доктора» против атомной бомбы. Более активной становится в это время и переписка между Альбертом Швейцером и Альбертом Эйнштейном. Выясняется, что их взгляды по вопросу о необходимости запрещения атомного оружия полностью совпадают.

Швейцер внимательно следил за газетами, которые после войны начали приходить в Ламбарене. Газеты призывали «остановить большевиков», «создать мощную сдерживающую силу». Война окончилась, но мира еще не было. Борьба за мир только начиналась.