Свет утренней звезды - [6]

Я смотрю на Мирэ как на полоумную. — Фу, сестренка, неужели тебе такие нравятся?

— Маленькая ты еще, Эя, ничего в мужчинах не понимаешь, — снисходительно умничает она. — Вот когда подойдет время к свадьбе, ты увидишь его совершенно другими глазами. Он красив, у него такие сильные руки, шея и грудь широченная.

— Вряд ли мне через три айрона его руки, ноги, грудь и наглая морда будут нравиться больше, чем сейчас, — скептически фыркаю я. — А самый отвратительный у него язык, и сует он его мерзко, словно ящерица.

— Вы что, целовались? — глаза у сестры удивленно ползут на лоб и становятся круглыми как плошки.

— Это он меня целовал, сволочь, — я в сердцах вытираю губы тыльной стороной ладони, вспоминая гнусные прикосновения наглого брюнета. — Отвратительное чувство, словно слюней мне в рот напустил.

— Как я тебе завидую, значит, ты ему понравилась, — глаза Мирэ затягиваются мутной поволокой, и лицо приобретает совершенно дурацкое выражение, как у глупой куклы. — Вот и целуйся с ним сама, раз он тебе так нравится, — злюсь я на сестру.

Мирэ хватает меня за руку и заговорщически начинает шептать:

— Знаешь, Эя, поцелуи в мужчине не главное, хотя и это тоже… Главное, каков он будет как муж… ну, ты понимаешь?

Я ничего не понимаю, слова сестры кажутся мне какой-то запутанной шарадой.

— Ты о чем? Что значит, не главное? Он же будет лезть ко мне со своими поцелуями каждый день?

— И не только, — томно на выдохе сообщает сестра. — Мама тебе еще не говорила, но я знаю, чем занимаются мужчина и женщина после свадьбы.

— И чем же? — можно подумать, она скажет мне что-то новое, кроме того, что мужчина будет вершить государственные дела, а женщина послушно таскаться за ним следом, заглядывая ему в рот и соглашаясь с каждым его «мудрым» решением. Скукотища.

Мирэ склоняется к моему уху, и говорит такие гадости, что волосы у меня на затылке начинают шевелиться, словно черви в илистом дне. Нет, я знала, что супруги должны спать в одной постели для продолжения рода, но что б такое…

— Это не может быть правдой. Люди не могут заниматься этим, как кошки и собаки! — меня просто трусит от возмущения.

— Почему сразу как собаки? — щеки сестры становятся пунцовыми. — Я видела в конюшне, как конюх лежал на служанке сверху, между ее ног. Эя, они были голые! Совершенно голые. И они так кричали, как коты по весне. Похоже, им нравилось то, что они делали. Вот я и говорю, что тебе повезло. Твой муж не стар, не урод, у него красивое тело, с таким не противно будет заниматься этим.

— О, боги, меня сейчас вырвет, — я жадно хватаю ртом воздух, но отчего-то не могу надышаться.

— О чем так серьезно болтают мои милые девочки? — голос отца заставляет меня вздрогнуть, и я цепляюсь за него, как за спасительную нить.

— Па, — я смотрю в его красивые светло-серые глаза и вижу отражение нежной и трепетной любви к своей дочери. — Это так обязательно выходить замуж за этого самовлюбленного хлыща.

— Мне казалось, он тебе понравился, — озадаченно произносит отец.

Я вздыхаю и опускаю глаза. — Не хотела тебя огорчать.

Папа притягивает меня к себе, ласково обнимая и целуя в макушку. — Я понимаю, моя девочка, что тебе больше по нраву носиться, как сарне, по лесу, но к тому времени, когда придет срок исполнить брачные обеты, ты подрастешь, и по другому будешь смотреть на суть вещей. Этот союз нужен Нарии. Другого способа войти в Альянс и получить защиту у нас нет.

— Пап, почему ты считаешь, что нам может грозить опасность вторжения? В нашем мире нет магии, мы не представляем угрозы для демонов серебряных песков. Ты и я — последние сумеречные, о которых никто, кроме Тайрона не знает даже в Альянсе. И если тебя можно опасаться как непобедимого воина, то я даже меч в руках удержать не смогу.

— Это правда — наш мир не представляет ценности для песчаных демонов, дочка, но это пока… Никто не знает, что взбредет оддегирам в голову завтра. Двадцать айронов назад я бы, не задумываясь, позволил тебе оставаться свободной, сколько пожелаешь, и найти себе пару по душе, но все изменилось. Расстановка сил изменилась с появлением беспощадных воинов пустыни. Никто не знает, откуда у них взялось столько силы, и как они научились пересекать пространство, но они нанизывают покоренные миры, как трофеи на свои танторы, и если выбирать между рабством и союзом с правителем Арзарии, я выберу жизнь и свободу дочка.

Я обреченно опустила голову. Ну, конечно… свобода народа Нарии ценой моего добровольного рабства. Глупое слово — долг, глупое и бездушное, и я всего лишь маленькое звено в его слаженном, безжалостном механизме.

* * *

Мне казалось, что три айрона это так много, что время движется медленно, как старое колесо в телеге, скрипя и буксуя на скользких подъемах и выступах. Но я вероятно действительно была глупа и наивна, потому что теперь знаю — время льется как вода сквозь пальцы, ни на секунду не замедляя свой бег. Время — бесстрастный наблюдатель наших жалких потуг и иллюзорных надежд. Время наш извечный палач, безразлично взирающий, как мы день за днем сыплем песчинки своих жизней на его суровую плаху. Время позволяет нам лишь на миг застыть яркой звездой в его бесконечности, а затем сметает беспощадной рукой, не оставив и призрачного следа…