Свет мой - [4]

— Тебя как звать? — бесцеремонно ткнул мальчик пальцем в его живот.

— Андрюшей…

— Ты? Андрюша?! — Он выставил ногу, точно собирался напасть на Андрюшу. — Ха-ха-ха! Черт ты! Лысый черт! — засмеялся мальчик и спрыгнул с крыльца. — Леший! Леший! Домовой! — дразнился и прыскал смехом мальчик.

Андрюша хотел обидеться, но мальчик в такой замечательной матроске, золотокудрый, смешливый… нравился ему. Все же этот мальчик — гость.

— Я с луны упал, — сказал Андрюша тихо и таинственно.

— Отку-уда-а?! — в изумлении мальчик перестал скакать.

— Не с верблюда. С луны, — твердо повторил Андрюша и показал на лопухи у огорода. — Сюда шлепнулся.

— Не разбился? — рот у мальчика от удивления не закрывался.

— А я на одуване приземлился, — не моргнул и глазом Андрюша.

— На каком таком одуване? — мальчик смотрел на Андрюшу дружелюбно и с уважением.

— На большом одуване, как на парашюте Там, на луне, — махнул он рукой в небо, — вот такие одуванчики растут! Большие. Сорвешь и — лети куда надо.

— А где твой парашют? — хитро прищурился мальчик.

— На чердаке, — невозмутимо врал Андрюша.

— Здесь? — побежал мальчик к лестнице. — Полезем? — от волнения его уши порозовели.

— Нельзя, — как бы угнетенно вздохнул Андрюша. — Кот Наполеон сторожит, серди…

«Мяу-у!» — душераздирающе раздалось над ними. Кот Наполеон — взъерошенный, в саже и пухе, с глазами, полными зеленого страха, — одним махом взлетел на самый верх крыши…

После обеда Андрюша и Сергунчик (так звали мальчика), крепко взявшись за руки, отправились деревню смотреть.

Баба Клава строго напутствовала:

— …к реке не ходить — прошлым летом у крутояра баран утоп (нынче его видели с лодки: ходит по дну реки круторогий, камни рогами перекатывает, кого усмотрит у берега, так к себе в улов тащит); собак не дразнить; со всеми здороваться; ворон не считать — не то — не дай бог — под машину попадете…

Пошли… Андрюша повыше на голову Сергуньки будет, одет сегодня по-праздничному: в белой рубашке, в мягких вельветовых брючках, босой… Летом он никакой обувки не признает.

Сергуньке все в деревне в диковинку: высокие теремошные избы, ворота резные… Петуха увидит — остановится, козу — почему у нее глаза такие — поперек смотрят, и борода, как у черта… Все ему объясни, расскажи, покажи. Андрюше это даже нравится…

У колхозной конторки лошадь стояла, запряженная в двуколку. Увидел Сергунька лошадь, аж запрыгал; потянул Андрюшу за рукав:

— Конь какой… черный… в масле весь…

Засмеялся Андрюша.

— Жирный и чистый… вот и блестит. А масти — вороненой. Черной, значит. Воронком зовут поэтому…

Подошли к Воронку. Андрюша руку под морду коня тянет — погладить хочет, а Сергунька здоровается с кем-то. Андрюша повертел головой туда-сюда — никого. Засмеялся снова. Вспомнил наказ бабы Клавы — со всеми здороваться. Вот Сергунька и здоровается с Воронком… Андрюша полез в карман за хлебом. Боится Сергунька Воронка. Вон — зубы какие! Как хватит за руку! Полруки откусит. Но — так хочется, чтоб эта большая красивая лошадь, с темными, как спелые сливы, грустными глазами взяла у него хлеб из руки. С опаской тянет краюху Сергунька. Воронок, вроде усмехается — фыркает и осторожно, одними губами, берет хлеб.

— Взял! — радуется и скачет Сергунька. — Взял!

Идут дальше, радуясь солнышку, небу голубому большому, живности деревенской, букашкам разным… Идут, смеются, болтают… Счастливые.

— А как рак свистит? — спрашивает Сергунька.

— Вот так, — свистит тихонько Андрюша. — Зимой… Зимой им скучно в норках сидеть, холодно и страшно. Вот они и пересвистываются. Свистопляска по всей реке… аж лед звенит…

Сергунька тоже пытается посвистеть, но получается у него одно шипение. Андрюша смеется:

— Ты, как гусак наш…

— Ага, — охотно соглашается Сергунька.

— Еще у нас случай был, — показывает за реку Андрюша, — вон там, в той деревне, собака, кобель взбесился…

— Как взбесился?

— Так. Злой-презлой стал, во рту пена кипит, с зубов яд каплет, как у змеи настоящей, всех кусать хочет.

— Покусал?

— Ага. Забесился и укусил хозяина, а тот тоже, будто белены объелся, цапнул бабу свою…

— Блинов?

— Белены. Трава такая, ядовитая. Укусил бабу свою, а та сразу зарычала и к соседке, видно, давно на нее зуб точила… Хвать ее за руку! Соседка — бригадира, тот — председателя… Пошла катавасия… В общем, вся деревня взбесилась. На третий день вышли все колхозники на улицу с транспарантами. У мужиков: «Требуем равноправия с женщинами!..» У баб: «Женщины всех стран, объединяйтесь!..» И еще: «Долой председателя колхоза! Дурака и хапугу!..»

— Как в сказке дурак?

— В сказках дурак умный и счастливый. А этот — настоящий. Говорят, увезли потом председателя в сумасшедший дом. Все потом удивлялись — как это он, дурак, двадцать лет колхозом управлял.

— Андрюша? — дородная тетка в сарафане стоит у кирпичного дома, машет рукой. — Андрюша! Подь-ка сюда!

— Никак опять братик из Москвы приехал? — спрашивает она.

— Брательник, — важно отвечает Андрюша. — Сергунькой зовут.

Тетка смеется и протягивает им два больших пунцовых яблока.

— А он стих знает, — говорит Андрюша, кивая на Сергуню, чтоб как-то отблагодарить эту веселую и добрую тетку.