Свет грядущих дней - [38]
Паника, ее охватила настоящая паника. Реня чувствовала, что ситуация ухудшается с каждой минутой. Каждый момент их жизни становился критическим. Каждый новый прожитый день воспринимался как чистое везение. Никто не спал по ночам, что, наверное, было к лучшему, потому что нацисты обычно орудовали именно по ночам. «Мудрецы враз утратили всю свою мудрость. Ребе не знали, что советовать людям. Они сбрили усы и бороды, но все равно в них безошибочно угадывались евреи, – позднее писала Реня. – Куда им было идти?»[264]
Все старались уехать. Но куда? Где было безопасно? Как могли они спрятаться? В любое время дня люди собирались группами на улицах, одержимо задавая друг другу одни и те же вопросы. Хоть в каком-нибудь городе еще остались евреи? Что будет, если мы попадем в руки к немцам? У них не было оружия, вообще ничего не было. Мебель меняли на хлеб. Несмотря на привычную тесноту, царившую в гетто, Реня вдруг осознала, что их дом странным образом опустел. Все было распродано полякам за гроши, и она опасалась, что немногое оставшееся вскоре может быть украдено.
Однажды ночью большая группа евреев сбежала в лес. Богатые евреи подкупали горожан, чтобы те прятали их на чердаках, в подвалах и сараях, но большинство уходили просто в никуда, не имея ни сопровождающего, ни конечной цели[265]. И большинство из них в конце концов погибали.
Реня знала: как ни опасно перебираться через стены гетто, оказаться за их пределами еще опаснее. Единственным шансом остаться в живых на арийской территории было найти убежище. Евреи, обладавшие ярко выраженной семитской внешностью, платили весьма внушительные суммы полякам, которые соглашались прятать и кормить их. Находились и такие поляки, которые делали это безвозмездно, рискуя собственными жизнями, чтобы помочь, но другие выжимали из евреев все, эксплуатируя их финансово (а иногда и сексуально) под угрозой выдать полиции[266]. Убежища часто находили, поэтому евреи-беженцы были готовы в любой момент сорваться с места и кануть в ночи в поисках нового.
Другой способ состоял в том, чтобы глубоко запрятать собственную душу и принять новую индивидуальность. Такие евреи притворялись неевреями, затушевывая свои отличия, – тем, кто ассимилировался ранее, это удавалось легче. Теперь евреям приходилось извлекать преимущество из своей внешности, маскируя «еврейские черты» и подчеркивая нееврейские, насколько это было возможно.
Реня обладала редчайшим достоянием – гораздо более ценным, нежели материальное, – у нее была чисто польская внешность. Те, кто не выглядели как евреи, имели возможность «умереть» и, так сказать, родиться заново христианами. Те, кто имел деньги и связи, покупали подложные проездные документы или очень дорогие оригинальные – если водили знакомство с польскими чиновниками. Они переезжали в другие города, где никто не мог их узнать. При везении они регистрировались под новыми именами, находили работу и начинали жизнь сначала, и никто не мог даже заподозрить их подлинные личности. Легче это удавалось девушкам, которые устраивались на работу в учреждения или магазины или становились актрисами или горничными. Образованные женщины, никогда не занимавшиеся физическим трудом, охотно соглашались работать по дому. Иные уходили в монастырь. Мужчинам приходилось труднее: если немцы подозревали в мужчине еврея, ему приказывали спустить штаны. Всю семью могли схватить из-за одного обрезанного младенца. Пластические хирурги научились делать операции по восстановлению крайней плоти[267] – по словам Рени, такая операция стоила 10 000 злотых (что равнялось примерно 33 000 сегодняшних долларов) и редко заканчивалась успешно; другие полагают, что результаты были неплохими. Детям кроме оперативного вмешательства требовался особый массаж. Некоторые мужчины доставали липовые медицинские свидетельства, в которых подтверждалось, что обрезание его владельцу сделано при рождении по медицинским показаниям. Очень малочисленная варшавская Ассоциация татар-мусульман также предоставила нескольким евреям фальшивые документы, объясняющие факт их обрезания[268].
Но и для «самозванцев», сумевших перебраться на арийскую сторону, жизнь была трудна. Так называемые «шмальцовники» (буквально «смазчики»), или шантажисты-вымогатели[269], подходили к маскировавшимся евреям на улице и угрожали сдать их, если они не заплатят. Поляки лучше различали евреев, чем немцы. Если еврейка ненадолго покидала пределы гетто, она должна была иметь при себе пачку денег, чтобы по дороге откупаться от шантажистов. Банды поляков вымогали деньги у евреев, крали у них, избивали и угрожали, посылали им анонимные записки с требованием оставлять деньги в назначенных местах. Иногда они вымогали деньги у одной и той же еврейки на протяжении долгого времени, живя за ее счет. Или брали деньги, но все равно сдавали ее гестапо, которое за каждого пойманного живого еврея сулило скудные вознаграждения в виде небольшой суммы денег, двух фунтов сахара или бутылки виски
