Свет грядущих дней - [139]

Остановившись в чьем-то дворе у колодца, она освежила лицо водой, чтобы очнуться.

Сестры пошли через город, Реня из последних сил старалась держаться прямо, чтобы не вызывать подозрений. Перейдя несколько широких аллей, они добрались до маленькой улочки. Указав на двухэтажный дом, Сара сказала:

– Это здесь.

Нагнувшись, она подхватила почти невесомую сестру на руки и понесла ее наверх по лестнице, как вносят невесту в новый дом. «Не знаю, откуда она взяла силы», – писала потом Реня. Дверь отворилась, но Реня даже не успела заглянуть внутрь – потеряла сознание.

Очнувшись, она выпила таблетку, которую ей дали, но лихорадка не прекращалась. Она сорвала с себя грязное тряпье и легла в чистую постель – это было удовольствие, какого она уже не рассчитывала испытать вновь. У нее стучали зубы, кости казались полыми, и тело сотрясалось от холода даже под одеялами.

Сара и Наха сидели у ее постели и плакали. Наха совсем не узнавала Реню. Но Сара успокаивала обеих.

– Забудь обо всем, – говорила она Рене. – Самое главное, что ты на свободе.

Но где была Галина?

Хозяйке дома Сара сказала, что Реня – ее подруга, она больна и нуждается в отдыхе. Однако та ответила, что не может оставить Реню в доме. Обычный рефрен.

К ночи Реня каким-то образом смогла снова встать на ноги. Две с половиной мили до Михаловице. Теперь, по крайней мере, темнота помогала скрывать их хромоту и петляние.

К одиннадцати часам они добрались до деревни и направились в польский крестьянский дом. Пан и пани Кобилец встретили их тепло. Они слышали о Рене и высоко ценили таланты Сары. Реню накормили, но она не могла долго оставаться в доме – ей было предназначено жить в бункере. Проскользнуть в окошко под лестницей, ведущей в подвал, было нелегко даже вконец истощенной Рене. Потом она спустилась по приставной лестнице. Тридцать товарищей приветствовали ее внизу так радостно, словно она только что родилась на свет.

Они желали немедленно узнать все.

Реня была слишком слаба, ей пришлось лечь, но Сара сама рассказала им о побеге во всех подробностях. У Рени кружилась голова и колотилось сердце: она здесь, среди друзей, со своей сестрой, в безопасности – пусть и временно.

Пока товарищи слушали Сару, Реня рассматривала всех находившихся в бункере. Она все еще горела в лихорадке, ей казалось, будто она по-прежнему в тюрьме, будто за ней продолжают гнаться. Избавится ли она когда-нибудь от этого ощущения?

* * *

Спустя несколько часов появилась Галина и попотчевала их своей историей: «Направившись в противоположную от вас сторону, я вывернула жакет наизнанку и сняла с головы платок. Впереди увидела какого-то железнодорожного рабочего, спросила его, не возражает ли он против того, чтобы пройтись со мной. Взглянув на меня, он ответил: “С радостью”. Я взяла его под руку, мы шли и беззаботно болтали о том о сем. Скорее всего, он принял меня за проститутку. За десять минут нам дважды повстречались охранники, мчавшиеся по направлению к тюрьме, как оголтелые. Нас спросили, не видели ли мы трех сбежавших женщин, и описали нашу одежду. Я испытала огромную радость, глядя на их панику, но продолжала болтать со своим спутником как ни в чем не бывало. Он проводил меня до трамвая, и мы договорились встретиться на следующий день!»

Наутро Галина, в прекрасном расположении духа, уехала в Варшаву. Через неделю они получили от нее письмо. Поездка прошла без происшествий. Она перешла границу пешком и была счастлива, что приняла участие в освобождении Рени. Трогательное письмо пришло от матери Марека Фольмана, а еще от Цивьи, Антека и Ривки Москович, которая выздоровела и снова работала связной, перевозя оружие и помогая тем, кто скрывался, – все трое были несказанно рады, что Реня на свободе.

Судьба Марека, однако, не оказалась такой же счастливой[819]. Уезжая из Бендзина в Варшаву, он был так снедаем чувством вины за происшествие с Сохой, что утратил бдительность, нацисты засекли его, когда он делал пересадку в Ченстохове, и застрелили на месте.

* * *

День проходил за днем[820], Реня сидела в бункере у четы Кобилец, который построил Меир Шульман. До войны Меир дружил с их старшим сыном Митеком. Митек работал в краковском гестапо и поддерживал связь с еврейским гетто. Когда один из его друзей, напившись, выдал его секрет, Митек вскочил на свой мотоцикл и скрылся. Меир узнал, что Митек платил за то, чтобы организовать пристанище для евреев у друзей в городе Бельско, и у него возникла идея попросить Митека, чтобы его родители позволили ему соорудить бункер под их домом. Сначала пан Кобилец отказался, но сын уговорил его, особое впечатление на пана Кобилеца произвел аргумент сына, что он и сам сможет спрятаться там от гестапо в случае необходимости.

Пока бункер не был построен, несколько евреев прятались у них на маленьком чердаке. Меир работал по ночам, чтобы соседи ничего не заметили. В воспоминаниях Рени говорится, что Кобилецу заплатили целое состояние за то, чтобы они с женой прятали евреев. «Он говорил, что делает это из жалости, но на самом деле делал это ради прибыли». В других воспоминаниях утверждается