Свет грядущих дней - [106]

Жандармы ушли, ничего не заподозрив.

Тем не менее представление надо было продолжать.

Реня решила ненадолго остановиться в Ченстохове, чтобы встретиться с Ривкой Гланц и поделиться новостями. Темпераментная, чувствительная, жизнерадостная Ривка была известна в подполье как активистка, контрабандистка и организатор. Когда произошло вторжение нацистов, она выполняла задание в портовом городе Гдыне: наблюдала за организацией отъезда товарищей из страны, некоторые отплывали на кораблях по морю. Сама она оставалась, пока нацисты не выслали ее. Ривка быстро собрала маленький чемоданчик и тут заметила губную гармошку из кибуца. Ее охватило щемящее чувство: этот маленький губной орга́н доставлял товарищам столько радости! Она выронила из рук чемодан и схватила музыкальный инструмент. В Лодзь она прибыла без ничего: ни одежды, ни каких бы то ни было нужных вещей. Спрятав гармошку рядом со входом в кибуц, она вошла в него с пустыми руками, заявив: «Я не смогла ничего взять с собой». Позднее, как она узнала, товарищи нашли инструмент. Им было понятно ее желание спасти то, что доставляло радость[717]. Эта гармошка стала легендой движения.

Вспомнив об этой гармошке, Реня испытала острое желание повидаться с Ривкой, подпитаться от ее доброты и храбрости. Но это оказалось невозможным. К своему ужасу, прибыв в этот пограничный город, Реня узнала, что здешнее гетто полностью разгромлено, сожжено дотла. От людей не осталось ни следа. Все уничтожены.

Когда к ней вернулся дар речи, она спросила у местных поляков, что случилось, и те поведали, что несколькими неделями раньше в гетто произошло сражение[718]. Молодые евреи, вооруженные всего лишь небольшим количеством пистолетов и коктейлей Молотова, оказали сопротивление фашистам, открыв стрельбу. Кому-то удалось в ходе боя завладеть оружием нацистов. Остальные, используя кухонные пищевые баки, натаскали с военных заводов алюминий, свинец, карбид, ртуть, динамит, всякие химикаты и заготовили много взрывчатки. Было заранее вырыто несколько тоннелей. Несмотря на то что повстанцы сильно уступали врагу в численности, не говоря уж о вооружении, они сумели продержаться полных пять дней. Многие евреи смогли убежать в лес, теперь живут там, как звери. Немцы, опасаясь активности партизан, послали местную милицию прочесывать леса в поисках прячущихся беглецов. Те выдергивали евреев одного за другим, но всех найти не сумели.

Все, что Рене удалось узнать о Ривке Гланц, это то, что она была убита в бою, командуя своим звеном[719], с оружием в руках. «Сердце мое обливалось кровью при мысли о ней, – писала Реня. – В Ченстохове она была для всех евреев матерью»[720]. Реня вспоминала, как однажды, когда Ривка хотела уехать, остальные евреи не позволили ей это сделать, заявив: пока Ривка с ними, они чувствуют себя в безопасности.

Реня поспешно вернулась на вокзал, гоня от себя все эмоции. Теперь ей надо было добраться до дома. Всю ночь поезд ехал через лесистую местность. Глаза жгло, они сами собой закрывались, но – нет, нет, нет – она не могла позволить себе заснуть. Ей нужно было все время сохранять трезвость мысли. Не спать и быть начеку. Кто знал, когда случится обыск, проверка документов или бог знает что еще. Кто вообще знал, что будет?

Только позже Рене стало известно, что Ину арестовал женский нацистский патруль на пропускном посту возле границы[721]. Когда ее везли в Освенцим, она спрыгнула с поезда и убежала. Обессиленная, избитая, подавленная, нашла пристанище у подруги в местном гетто. Но нацисты назначили высокую цену за ее голову: либо Ина – либо двадцать евреев будут расстреляны, и еврейская милиция выдала ее. На сей раз ее везли в Освенцим под персональным присмотром гестаповского надзирателя с собакой, которую он натравил на Ину прямо в вагоне при попытке неповиновения. Ина плюнула ему в лицо. Она умерла еще по дороге.

Глава 22 Заглембский Иерусалим в огне

Реня

Август 1943 года

1 августа 1943 года[722].

Наконец Реня прибыла в Бендзин, грязная, усталая от долгой дороги, надломленная. Но как только она сошла с поезда, всё – перрон, знакомые большие квадратные часы в стиле ар-деко – почернело у нее перед глазами. Нацисты гнали пассажиров с вокзала.

Издалека до Рени доносились пронзительные крики, шум какого-то столпотворения.

– Что происходит? – спросила она у поляков, теснившихся поблизости и пытавшихся хоть что-то рассмотреть.

– Евреев вывозят из города с пятницы. Группу за группой.

Был понедельник, четвертый день. И это еще был не конец.

– Всех евреев выселяют? – спросила Реня голосом, совсем не похожим на ее собственный, притворяясь, будто ей не только безразлично, но и нравится происходящее. Притворяясь, будто она – одна из сторонних наблюдателей, каких полно во всем мире. Притворяясь, будто это вовсе не был тот момент, который она уже много месяцев предвидела и которого так страшилась.

И все это, писала она впоследствии, «в то время, когда мое сердце разрывалось на куски от боли». Изгоняли всех друзей Рени, ее сестру, всех, кто составлял ее вселенную. Она понятия не имела, что с ними случится и увидит ли она их снова.