Свет дня - [67]
Джордж, могла она сказать, ты выглядишь так, что повеситься хочется.
А если бы в тот давний вечер, когда она решительно двинулась по дорожке к дому, все обернулось иначе? Обернулось бедой? А если бы она явилась обратно диким, новым, пылающим существом, держа на весу разведенные руки?
«Не месть? Что же тогда? — вскинулась она. — Несчастный случай? Самозащита?»
Сдержалась, прикусила язык, но я увидел это мысленно — всю картину: Сара на скамье подсудимых, Рита в числе присяжных. Весь суд присяжных — одни Риты. Дело ясное, чего тут думать: закатать суку пожизненно.
Мне кажется, она поняла, что я это вижу. Вдруг посмотрела на меня так, будто меня куда-то уносит. Лицо опять стало мягким — презрительным и мягким в одно и то же время.
Глубину не рассчитал, идиот, и все еще там, барахтается в потоке.
А она и допрашивает, и руку протягивает.
«Если бы хотела отомстить, — спросил я, — разве так себя бы вела? Разве привлекла бы детектива?»
(«Привлекла»!)
«Когда я позвонил из аэропорта, тон у нее был такой… такой…»
Наконец — что-то неподвластное мне в моем голосе. Рита опустила чашку на стол. Этого-то и ждала — как с клиентами, когда поднос наготове. Медсестра Рита.
«…радостный».
Мой кабинет. Ковер цвета овсянки. Контрастные ящики для досье — одни черные, другие сургучно-красные. Всё Ритина работа. Ваза с цветами. На стене фотографии в рамках: Уимблдон столетней давности. Лошадь с повозкой у паба «Роза и корона». Почему это должно хорошо действовать на клиенток — понятия не имею.
Элен зашла однажды, окинула все быстрым взглядом. Думаю, вычислила Риту мгновенно.
Я опомнился, взял себя в руки.
«Так что кто знает, — сказал я. — Кто знает, как это случилось».
Достаточно твердо посмотрел Рите в глаза.
«Кто знает», — повторил я.
Ей впору было фыркнуть. Кто знает? И это говорит детектив? Я — вот кто должен знать, вот кто должен был выяснить. Моя работа. К тому же я, получается, был там, видел весь этот дурдом как он есть.
Конечно же я знал. И Сара знала, что я знал. И я знал, что Сара…
Этаким профессиональным фырком. Но не стала — лишь еле заметно покачала головой. Дурдом. Заплыл, идиот, черт-те куда. Сам не подозревает куда. Как будто я так же обречен, как Боб Нэш, так же заслужил наказание.
Взяла свою чашку.
«Ладно, — впору ей было сказать, — поглядим. Месячишко пройдет — будет видно».
Взяла мою чашку. «Еще чаю?» Голос почти угрожающий. Медсестра Рита. Пациент — намучаешься.
Чашки в руке точно конфискованные.
«Так или иначе, ты, по-моему, не в рабочем состоянии. Поезжай, отдохни, я справлюсь одна».
И все-таки не сдержалась.
«Эта миссис Нэш, я тебе скажу… Та еще паскуда».
62
Конечно, был только один возможный исход, один возможный приговор. Признание вины — налицо. И Маршу не было нужды возиться с таким посторонним персонажем, как я.
«Я это сделала, — сказала она. — Взяла нож и сделала это».
Коротко и ясно. И Маршу, который через месяц будет вольной птицей, не было нужды разводить со своим последним делом канитель — разве только именно потому, что оно последнее. Если последнее — тебе с ним не развязаться до конца дней.
Я вижусь с Маршем примерно раз в месяц. Мы играем в гольф. Обычное занятие для бывших полицейских. Мы не то чтобы подружились, но и не разрубили связь, возникшую, когда мы сидели друг против друга за столом в комнате для допросов. Его время кончалось — ну а я, отбракованный, словно бы хотел обратно.
Решать было ему, но предложил я. Как это назвать — рука помощи, доброе побуждение?
«Может, нам стоило бы встретиться, посидеть где-нибудь — когда вас отпустят. Мой телефон у вас есть. Кстати, если вы играете в гольф…»
Решать было ему. И он позвонил — месяца через три. Уже его доброе побуждение? Неизвестно.
Тебя отпускают на все четыре стороны. Солнечный круиз, коттедж на берегу моря — пожалуйста. Времени сколько хочешь. Но не так все просто — что-то тебя грызет, гложет. Утро за утром просыпаешься, словно какое-то дело еще не раскрыто.
Он, конечно, знает про мои свидания два раза в месяц. Даже спрашивает, точно о больной жене: «Как она?» О женщине, которую именно он отправил за решетку.
До сих пор иногда глядит на меня как на больного, как на сумасшедшего. Но, в конце концов, он же сам набрал мой номер.
«Как она?»
«По-всякому».
(Не отвечать же: «Нормально».)
Смотрим на удары друг друга. Ходим друг за другом по травке. Мы оба, конечно, не мастера высшего класса, но я играю получше (мальчиком еще набил руку). И все же иногда — я думаю, он знает — я нарочно даю ему выиграть. В конце концов, он в некотором смысле выше меня рангом (хотя я, сложись все иначе, дослужился бы до суперинтенданта). Для меня, впрочем, дело не в гольфе как таковом, дело в обстановке. Люди ходят, беседуют. Можно говорить, глядя в другую сторону, не в лицо, да еще прикрывая от солнца глаза рукой, чтобы наметить траекторию.
Хороший дальний удар — и мяч будет лежать где-то там и тихо, терпеливо ждать. Ветерок в листве берез, запах подстриженной травы. Бывают минуты, когда на поле для гольфа чувствуешь себя в полной, нерушимой безопасности.
Ну и, конечно, когда представился удобный момент, я предложил ему работу. Импульсивное побуждение или серьезный, рассчитанный шаг? Не знаю. Само собой, я не упустил из виду деловые стороны. Партнерские отношения — или я всегда буду начальником? Я подумал о моих теперешних посторонних занятиях. Свидания, домашние работы. И кто знает, куда мне придется ездить через год, через два? Я подумал, конечно, и о Рите.
Роман «букеровского» лауреата, сочетает элементы готической семейной саги, детектива, философского размышления о смысле истории и природе. Причем история у Свифта предстает в многообразии ипостасей: «большая» история, которую преподает школьникам герой романа, «малая» местная история Фенленда – «Земли воды», история человеческих отношений, романтических и жестоких. Биография учителя, которому грозит сокращение и «отходная» речь которого составляет внешний уровень романа, на многих уровнях перекликается с двухвековой историей его рода, также полной драматизма и кровавого безумия поистине фолкнеровских масштабов…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жизнь соткана из мгновений, впечатлений, ассоциаций. Мало кто их запоминает во всех подробностях. Но Джейн Фэйрчайлд всегда обращала внимание на детали. И Материнское воскресенье 1924 года, день, когда разбился в автокатастрофе Пол Шерингем – ее любовник – она запомнила во всех подробностях, вплоть до звуков и игры теней, запахов и ощущений. И именно в этот день перестала существовать сирота-служанка Джейн и появилась известная писательница, которой предстоит долгая, очень долгая жизнь, в которую уместится правление нескольких королей, две мировые войны и много что еще.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
У Грэма Свифта репутация писателя проницательного и своеобразного, хотя пока что он издал лишь два романа — "Владелец кондитерской" и "Волан" — и сборник рассказов "Уроки плавания". К произведениям Г. Свифта в Англии относятся с большим вниманием, и британские критики в своих рецензиях не скупятся на похвалы в адрес молодого писателя: "удивительное чувство пропорции", "захватывающе, глубоко, едко", "изящно как по форме, так и по содержанию".Г. Свифт родился в 1949 году в Лондоне, где он живёт и поныне.
Четверо мужчин, близких друзей покойного Джека Доддса, лондонского мясника, встретились, чтобы выполнить его необычную последнюю волю – рассеять над морем его прах. Несмотря на столь незамысловатый сюжет, роман «Последние распоряжения» – самое увлекательное произведение Грэма Свифта, трогательное, забавное и удивительно человечное.Лауреат премии Букера за 1996 год.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.