Свержение ига - [39]

В это мгновение из ханского шатра дали знак, и всё пришло в движение. Стрелки натянули и подняли луки, а воины, держащие голубей, стали бросать птиц в небо. Белые и сизые комочки быстро расправляли крылья и начинали взмывать ввысь. Тут и настигали их первые стрелы. За упавшими птицами врассыпную бросились мальчишки — каждого, доставившего стрелку его жертву, ждала награда. Наконец стрельба закончилась, и все птицы были собраны. Темир, радостно улыбаясь, держал в руках две свои стрелы с нанизанными на них сизарями. У Муртазы была лишь одна.

   — Стрелы почтенного Муртазы не до всех достают?! — вежливо и ехидно обратился к нему Темир. — Некоторые вознеслись слишком высоко для них...

В ответ Муртаза грубо выругался. Он был по-настоящему взбешён.

Весть о победе Темира быстро разнеслась по всей площади. Из всех, наблюдавших за ходом стрельбы, лишь Василий не знал об этом. Пристроившись на крыше галереи, покрывающей стены караван-сарая, он сжимал лук и не спускал глаз с сидевшего чуть поодаль Матвея. А стрелки готовились уже к новому, более сложному состязанию: предстояла стрельба по подвескам — трём золотым чашам. Стали тянуть жребий. Муртазе вышло стрелять третьим, а Темиру — вслед за ним. Стрелки сели на своих коней и выстроились в линию лицом к ханскому шатру. Их взгляды были прикованы к слегка колеблющимся на лёгком ветру подвескам. Первым должен был стрелять молодой бег на красивом арабском жеребце. Бег пустил коня трусцой в сторону реки, остановился шагах в тридцати от перекладины, повернулся к ней и приготовил лук. Судья, заметив кивок хана, взмахнул белым платком, и бег пустил коня вскачь. Он промчался мимо перекладины и, достигнув отмеченной шагах в двадцати от неё черты, резко обернулся, вскинул лук и выстрелил. Стрела звякнула о чашу, но верёвка осталась цела. Толпа сделала огорчённый выдох.

Следующий стрелок был ещё менее удачлив — его стрела пролетела совсем далеко от цели. Все напряжённо следили за Муртазой. Он не спеша подъехал к начальному месту и благоговейно поднял глаза к небу. Стало совсем тихо. Люди, встав на цыпочки и вытянув шеи, старались увидеть, что делает и как готовится кэшик-бег, славящийся своим удальством в этой стрельбе. Но вот Муртаза издал резкий, гортанный крик и бросил коня вперёд. Казалось, что конь и всадник слились в одно целое — таким красивым и естественным было их движение. Они хорошо понимали, они помогали друг другу, и, когда Муртаза готовился выпустить стрелу, его конь будто замер на земле и не спешил отрывать копыта для очередного прыжка. Выстрел был точен — стрела перерезала подвеску, и чаша с тихом звоном упала на землю. Толпа разразилась оглушительным рёвом. Муртаза радостно вскинул руки и осадил коня.

Настала очередь Темира, и он потрусил к реке. Толпа ещё не успокоилась, когда Темир бросился вперёд. Из всех наблюдавших за ним в это время самым внимательным был, верно, Матвей. С началом движения он предупредительно поднял руку, а когда Темир достигнул перекладины, резко опустил её. В тот же миг с крыши галереи вылетела стрела. Пролетев открытое пространство, она вонзилась в столб с ханским бунчуком. И тотчас же с вершины, из каких-то скрытых конскими прядями глубин, вылетели со свистом две новые стрелы. Конь Темира, почти достигнувший отмеченной черты, споткнулся, всхрапнул и грохнулся вместе с всадником о землю. Никто не понял, что произошло. Несколько человек, бросившихся к месту падения, нашли хрипящего в агонии коня, в груди которого торчала стрела, и оглушённого, лежащего без памяти Темира.

Когда по приказу Ахмата стражники начали сгонять в центр площади всех, у кого были лук или стрелы, Матвей и Василий были уже далеко.

   — До последнего часа не думал, что удастся твоя задумка, — признался Василий, тяжело переводя дух.

   — А я не верил, что ты в эту титягу попадёшь, — ответил ему Матвей.

У ворот дома их встретил Демьян. Увидев улыбающиеся лица, он не стал ничего спрашивать, только протянул им навстречу белого голубя:

   — От Сёмки нашего привет с нижней дороги прилетел. Обещается к завтрему быть здеся. Так что пора тебе, Матвейка, сызнова к своему мухтасибу идтить...

И покатилось у них дело легко и радостно, как по ровной уклонистой дороге. Утром на пороге Демьяновой бани выросла огромная тень.

   — Семён! — обрадовался Матвей. — С чем возвернувшись? Сладилось ли дело?

Тот тяжело повёл красными от бессонницы глазами, молча шагнул к бадейке и жадно припал к ней.

   — Чего же ты молчишь? — не выдержал Матвей.

Семён поставил бадейку, неторопливо вытер губы и махнул рукой:

   — Сладилось! — Потом так же неторопливо полез на полок.

   — Что значит — сладилось? Где караван?

   — А то и знацит, цто разграбили караван.

   — Как разграбили?

   — Обнаковенно как, — пожал плечами Семён. В его памяти промелькнула картина ночной резни, которую он наблюдал из своего тайного укрытия. Татары напали на караван, когда тот готовился к мирному ночлегу. Стоянка вмиг огласилась лаем, ржанием, криками верблюдов, руганью и предсмертными ногтями. В отблесках костров мелькали искажённые страхом лица. Осмелившиеся сопротивляться были тотчас же лишены жизни. Та же участь постигла утаителей своего добра. Одного обезумевшего купца, проглотившего несколько дорогих каменьев, тут же вспороли, как тюк с товаром. Другого, пытавшегося закопать несколько золотых поделок, воткнули головой в землю и пригвоздили к ней копьём. Пощадили только немедленно вставших на колени и склонивших головы. Семён помолчал, что-то припоминая, и добавил: — Обнаковенно как: по-татарски.