Сверху и снизу - [107]

— Приляг, — говорю я.

М. снова стонет, затем сонным голосом что-то произносит. Глаза его закрываются.

— Приляг, — повторяю я, поднимаю его бокал и ставлю на стол. — Так тебе будет удобнее. — Я помогаю ему вытянуться на кровати.

— И впрямь какая-то усталость, — бормочет М. — Мне нужно всего несколько минут.

Он закрывает глаза.

Я осторожно массирую его ноги, затем принимаюсь за руки и плечи. Прикосновения моих рук нежные, успокаивающие. Когда я наконец решаю, что М. уснул, я приподнимаю ему одну руку над головой. Он что-то невнятно бормочет, но повинуется. Со стены свисают наручники, каждый из которых прикреплен к очень толстой двухфутовой цепи, привернутой болтами к стене. Я медленно надеваю на руку М. первый наручник и защелкиваю его. Цепь не натянута, так что он ее не ощущает.

Подняв вторую руку, я проделываю то же самое, а потом, встав, смотрю на него, голого, с обвисшим членом — на этого убийцу Фрэнни, — и не испытываю к нему ничего, кроме отвращения. Вытащив из его брюк ремень, я обматываю его вокруг шеи М., затем беру с туалетного столика два куска веревки и привязываю его ноги к раме кровати. Подойдя к видеомагнитофону, я включаю его. Фрэнни плачет, Рамо лижет ее. М. все еще спит. Я прибавляю звук.

Вздрогнув, М. просыпается, и на его лице тут же появляется испуганное выражение. Не понимая, что случилось, он смотрит на громыхающий телевизор и внезапно ощущает, что его руки прикованы к стене. Уже вполне проснувшись, М. вертит головой и только сейчас замечает ремень вокруг своей шеи.

— Освободи меня, — сурово говорит он. — Немедленно! Он все еще играет роль строгого воспитателя, все еще думает, что имеет надо мной власть.

Я уменьшаю звук.

— Зачем ты показал мне это видео?

— Ты не верила, что я заставил Фрэнни трахаться с собакой, и должна была понять, что я всегда говорю правду. — Его голос звучит ровно, в нем не слышно угрызений совести.

— Ты никогда не говорил мне правды, — отвечаю я.

— Освободи меня. Чем дольше ты будешь держать меня в наручниках, тем суровее окажется наказание.

Я не обращаю внимания на его слова. С экрана слышится плач Фрэнни, голос М. требует от нее остаться на полу. Его слова приводят меня в бешенство. Мне надо услышать правду.

— Положим, я соглашалась со всем, что мы делали: пусть неохотно, но соглашалась. Это нормально. Но вот Фрэнни не соглашалась ни с чем. Ты ее заставлял. Ты… Ты зашел слишком далеко. Должны же быть какие-то ограничения!

Чуть улыбаясь, М. самодовольно смотрит на меня. Он еще не понимает, какую роковую ошибку совершил, не понимает, что между нами возникла пропасть, которую невозможно преодолеть.

— Ограничения? — вкрадчиво говорит он. — Это буржуазное понятие.

— Ты не можешь делать все, что хочешь.

— Это почему же?

— Потому что ты причиняешь людям боль. Ты причинил боль Фрэнни. Ты не должен был делать с ней такие вещи. Это было аморально. — Я вся дрожу от ярости.

Услышав это слово, М. заливается смехом.

— Аморально? — В его голосе звучит презрение. — Твоя сестра вовсе не обязана была со мной оставаться. Она в любое время могла уйти, но предпочла этого не делать. Это было ее решение, не мое.

— Она не могла сказать тебе «нет».

— И теперь ты винишь меня за ее слабость?

— Вот именно. Ты несешь за это ответственность. — Я с трудом себя сдерживаю. Мне хочется его убить, и я знаю, что в моем нынешнем состоянии я сделаю это с легкостью. — Ты был сильнее и не мог рассчитывать на то, что твои действия останутся без последствий.

— Последствий? Каких последствий? Я не испытываю ни малейшей вины за то, что с ней делал. Она была вполне взрослой, совершеннолетней.

М. все еще не подозревает, что я знаю, кто убийца Фрэнни, — думает, будто я злюсь из-за Рамо и всех тех сексуальных и садистских действий, к которым он ее принуждал, поэтому отвечает мне холодным взглядом.

— Она сама делала выбор, — говорит он. — Может быть, она ошибалась, но почему я должен испытывать из-за этого чувство вины? Я наслаждался, когда видел ее с Рамо, — точно так же, как тогда, когда видел его с тобой. Я знаю, чего хочу, Нора, и всегда этого добиваюсь — это ведь так просто…

— Только не теперь. — Я качаю головой. — И не со мной. Ты почти меня одурачил, когда говорил, что любишь меня, а я почти тебе поверила. Но ты не любишь ни меня, ни кого-либо еще. Ты вообще на это не способен.

М. невозмутимо смотрит на меня. Мне хочется швырнуть в него чем-нибудь, чтобы стереть с его лица эту самодовольную ухмылку.

— Ты, должно быть, очень ненавидишь женщин. Тебе не достаточно иметь над ними власть — тебе нужно еще их унизить.

Он по-прежнему не отводит от меня взгляд.

— Ты, кажется, изволишь гневаться, Нора? Смотри, мне придется очень сильно наказать тебя за это.

Я отрицательно качаю головой:

— На этот раз ничего не выйдет. Я больше не играю в эти игры, и ты не сможешь наказать меня за нарушение правил.

Я подхожу ближе к М. и кладу руку ему на голову. Волосы его мягкие и густые, словно овечье руно.

— Ты забыл, кто сейчас связан, — я дотрагиваюсь до его шеи, — забыл, что у тебя на шее ремень?

Когда я дотрагиваюсь до ремня, то по выражению глаз М. вижу, что он наконец понял всю серьезность моих намерений. Он молчит, но я вижу, что тело его напряглось.